Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах - [43]

Однако, если проследить все перипетии деятельности советской дипломатии в 1930-е годы, мы увидим, что ее основные усилия были сосредоточены на формировании системы коллективной безопасности. Это была главная «колея» (если воспользоваться выражением Безыменского), самая широкая и расчищенная. Германская колея тоже существовала, но была у́же и хуже. Правда, именно вторая колея привела к конкретной договоренности, поскольку первая завела в тупик.

Но было ли решение Сталина о заключении пакта «единственно правильным»?{237} Может ли быть правильным решением циничная и аморальная сделка с дьяволом?

Можно не обращать на это внимания, подчеркивая, что подписание пакта и протокола не выходило за рамки принятой в то время международно-правовой практики и сослужило хорошую службу своей стране, то есть Советскому Союзу{238}. Пакт даже называют «большим успехом» советской дипломатии «с позиций современного исторического знания»{239}. Предлагается «перестать посыпать голову пеплом» и «заняться пересмотром тех обвинительных заключений, которые были приняты еще на Съезде народных депутатов СССР в декабре 1989 года»{240}.

Некоторые журналисты и публицисты, охваченные стремлением доказать, что «мы всё всегда делали правильно», договорились до кощунственных заявлений. О том, например, что «без 23 августа 1939-го не было бы и 9 мая 1945-го». Это высказывание взято из фильма «Суд над победой», подготовленного телеканалом ТВ Центр{241}. То есть для того, чтобы разгромить фашизм, нужно было принимать у себя Риббентропа и пить за здоровье фюрера.

Упускается из виду, что выгода, которую принес пакт, носила кратковременный характер. Нет ни одного серьезного доказательства пропагандистского тезиса о том, что пакт позволил Советскому Союзу лучше подготовиться к войне и выстоять в трудные месяцы 1941 года. Если то, что произошло после 22 июня, не было катастрофой, как это еще можно назвать? Осенью 1939 года Гитлер не чувствовал себя достаточно сильным для нападения на СССР. Для этого ему потребовалось завоевать Европу, что в разы увеличило его военно-экономические возможности.

Евгений Гнедин отзывался о пакте как о «союзе о разделе мира между сталинским и гитлеровским правительствами», как о «сговоре», который «через два года в начале войны стоил стране еще новых сотен тысяч погибших из-за неподготовленности к войне»{242}. Когда Гнедин говорил «еще», он имел в виду тех погибших, которые «прибавились» к жертвам сталинских репрессий. Они катком прошлись по всей стране, причинив огромный ущерб и внешнеполитическому ведомству. Из него были устранены практически все сотрудники, способные возражать против альянса с Гитлером.

Разумеется, посыпать голову пеплом – занятие бесперспективное и установлению истины не способствующее. Но политическая необходимость подписания договора с гитлеровцами еще не означает, что этим нужно гордиться и считать случившееся национальным достижением. Нельзя гордиться официальным и радушным приемом военного преступника и беспринципным разделом сфер влияния в Европе.

Можно сколько угодно повторять, что главные преступления Риббентропа и всей нацистской своры были еще впереди и в августе 1939 года трудно было разглядеть монструозную сущность режима Третьего рейха. Но к тому времени уже случились поджог Рейхстага и процесс над Георгием Димитровым, широко освещавшийся в Советском Союзе и во всем мире. Кампания арестов и казней развернулась по всей Германии, оттуда бежали Эрих Мария Ремарк, Альберт Эйнштейн, Томас Манн, Марлен Дитрих, сотни других деятелей культуры и ученых, рассказавших о том, что творится на их родине. А бомбежки самолетами люфтваффе испанских городов, уничтожение Герники? Хрустальная ночь?

Понятно, что коллективной безопасностью пришлось пожертвовать ради обеспечения национальной безопасности, однако, временно выводя Советский Союз из-под удара агрессора, пакт способствовал реализации планов Гитлера по захвату Польши.

Согласимся с тем, что «советское правительство постаралось выжать из своего партнера по переговорам все возможные уступки для обеспечения безопасности страны и начертания более выгодной конфигурации западных границ»{243}. Но оно не сумело по-настоящему воспользоваться этими уступками.

Отчасти можно разделить аргументы, которые Молотов привел в своем выступлении на заседании Верховного Совета СССР 31 августа 1939 года, когда заслушивался вопрос о ратификации пакта. Смысл сводился к тому, что англичане и французы повели себя двулично, переговоры с ними зашли в тупик, а поляки, так те от советской помощи попросту отказались. «В немногих словах дело заключается в следующем: С одной стороны, английское и французское правительства боятся агрессии и ввиду этого хотели бы иметь пакт о взаимопомощи с Советским Союзом, поскольку это усиливает Англию и Францию. Но, с другой стороны, английское и французское правительства имеют опасения, что заключение серьезного пакта о взаимопомощи с СССР может усилить нашу страну… что, оказывается, не отвечает их позиции. Приходится признать, что эти опасения у них взяли верх над другими соображениями. Только в этой связи и можно понять позицию Польши, действующей по указаниям Англии и Франции»