Веранда в лесу - [166]

Она смотрит мимо него.

Вы добрый человек. Хорошая хозяйка. Вы красивы.

М а р и н а (спокойно). О чем с вами говорить будем?

Ш е с т е р н и к о в. О чем угодно!

М а р и н а. Ищите городскую, Николай Борисыч. (Останавливается, идет на прежнее место, сидит невозмутимо.)

Ш е с т е р н и к о в (кричит, повернувшись к столу). Павел! Вы ничего еще не сказали родителям?

П а в е л. Пока не сказал.

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Про что, Паша? Что от нас скрываешь?

Ш е с т е р н и к о в (кричит). Направляю его на базу, в Иркутск! Будет работать, и товарищи устроят в университет.

Елена Никаноровна смотрит на сына.

С а в е л и й. И когда же наметили?

П а в е л. Не скоро еще.

Ш е с т е р н и к о в (подходит). Очень скоро. Последним пароходом.

С а в е л и й. Ты чего, Лёля, задумалась?

Она молчит, смотрит на сына.

(Володе, зло.) Играй хорошую. Чтобы пели люди! Пой, Лёля!

Володя развел меха, Елена Никаноровна запевает: «У муромской дорожки стояли три сосны». Стол подхватывает. Все громче, полнозвучнее, яростнее звучит простая песня, как гимн одиночеству и разлуке, и длится долго, соединив всех. Елена Никаноровна встает, уходит на берег. Савелий следит, идет к ней. Стоят рядом. Кухню окутывает мрак. Песня откатывается постепенно.

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Наверно, я его уже не увижу.

С а в е л и й. Почему тебе так кажется, Лёля? Увидишь!

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Поросенка надо купить, Савелий.

С а в е л и й. Куплю. Поеду на Кабаний, куплю. Теперь твоя пенсия, да эти шестьдесят три рубля, мы еще Пашке пошлем.

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Он от нас не возьмет.

С а в е л и й. Сала пошлем. Я рыбки подкопчу. Гостинец.

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. В пожарники не оформляйся, Савелий.

С а в е л и й. Ну, как скажешь. Все равно у нас все вместе.

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Павлик выучится, в город нас заберет. Будем жить в благоустроенной квартире.

С а в е л и й (необыкновенно серьезно). Я просто мечтаю пожить в благоустроенной квартире! Чтобы ванна была, водопровод, и телевизор я еще ни разу в жизни не видел!

Голос Савелия прерывается мощным гудком. На рейде Давши стало пассажирское судно. Гудок сменяется бьющей по ушам джазовой музыкой через динамики парохода. На берег выходят  О к с а н а, К е х а, В о л о д я, М а р и н а, Н е л я, Ч у п и к о в, П а в е л, Ш е с т е р н и к о в. Все молча смотрят на пароход.

Ч у п и к о в. Этот пароход мог бы нас всех забрать! Всех!

В о л о д я (весело). Шлюпку спустили. Шлюпка идет!

П а в е л. Напишите мне, Николай Борисыч, если не трудно.

Ш е с т е р н и к о в. Напишу.

П а в е л. Напишите, когда вернутся птицы.

Ш е с т е р н и к о в. Напишу. Непременно.

Павел подходит к матери. Все смотрят на пароход.

П а в е л (Савелию). В случае чего, ты мне отбей телеграмму.

С а в е л и й. У нас будет по-прежнему хорошо. Не беспокойся.

Ч у п и к о в. Глянь, как шлюпку мотает. Стихия!

С а в е л и й. Я ее всегда чувствую, стихию. Дождь, ветер — все чувствую. Ой, паря, как все быстро получается!

Ч у п и к о в. Пора прощаться, друг любезный!

Павел целуется с матерью, целуется с Савелием.

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Беги, шлюпка ждать не станет.

П а в е л  уходит, за ним — В о л о д я, Н е л я. Стучит лодочный мотор. Все долго, молча смотрят на пароход.

Ч у п и к о в. Ничего, и мой гудок когда-нибудь загудит.

К е х а. Думаю, и мой вскорости загудит.

О к с а н а. Никуда отсюда не поедем!

К е х а. Спорить пока не будем.

М а р и н а. А я уж летом точно уплыву к чертовой матери!

К е х а  отвернулся, уходит с  О к с а н о й. Пароходная музыка прервалась, прозвучали два сиплых гудка, музыка вернулась, стала медленно удаляться. М а р и н а  уходит.

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Идем домой, Савелий. Остудишься.

С а в е л и й. Идите с Петром, я еще погляжу. Иди, не спорь, Лёля, я люблю пароходы.

Она ушла с  Ч у п и к о в ы м. Савелий долго машет рукой. Ш е с т е р н и к о в — в стороне. Оркестр громко играет военный марш. Савелий сел на землю, обхватив колени, слушает[2].

Ш е с т е р н и к о в. Штормы гремели весь ноябрь, часть декабря. Снег уже лежал, но льда не было пока. Однажды показался белый остров. Его пригнало и разбило, шквальный ветер вскоре пригнал другие острова, они маячили вдали, вода вокруг была тяжелой, синей. На ближнем острове волк бегал, выл и выл, изматывая душу, предвещал что-то. Внезапно волк исчез куда-то, и стал расти береговой припай. В распадке и над морем в те дни лежал густой туман. Едва туман ушел, море побелело, грохот начался, неимоверный грохот. Как канонада. Спать не давал необъяснимый страх. Вздрагивали горы, земля гудела. Неделю ровно море льды ломало на больших глубинах. Вдруг стадо тихо в Давше. Началось строительство фундамента для движка. Каждый вечер Кеха и Елена Никаноровна, усталые, возвращались по берегу от сарая и разговаривали.

С а в е л и й  встает, уходит. Идут  К е х а  и  Е л е н а  Н и к а н о р о в н а.

В сарае, возведенном над фундаментом, днем и ночью топили печку, чтобы не замерзал цементный раствор.

Свет круто меняется. Ш е с т е р н и к о в  исчез.

К е х а. Отдохните, Елена Никаноровна. А чего?