Веранда в лесу - [125]

Шрифт
Интервал

С т а р о с е л ь с к и й. Честно говоря, еще не начинал думать. Да и вряд ли это интересно тебе.

Г о р ч а к о в а. А что мне было интересно всегда?

С т а р о с е л ь с к и й (без вдохновения, стараясь не глядеть на нее). Новые идеи, Лида, они же и вечно старые… Вопросы кооперации, стоимость перевозок… В рамках Комплекса трудно влиять на смежников, на транспортников. В Москве, наверно, можно. Скажем, заявочная кампания. Рано начинается, долго длится. Или эти суда «роро-роро»… Надо же их наконец строить для Севера. Ведь навигация у нас коротенькая.

Г о р ч а к о в а (слушает, поглаживая пальцы). Что это — «роро-роро»?

С т а р о с е л ь с к и й. По-французски «кати-выкати». Судно с аппарелью на корме, груз сам съезжает. И не нужны краны, причальные стенки. Или суда, начиненные плавучими контейнерами. Ну, как маленькие баржи… Их выпихивают, выстреливают — и гони по всей системе мелких речушек…

Г о р ч а к о в а. Честное слово, ты хорошо выглядишь!

С т а р о с е л ь с к и й. Тебе холодно?

Г о р ч а к о в а. (внезапно, просительно). Подержи, пожалуйста, мои руки.


Стесняясь, он неловко берет ее руки в свои.


Ну, все, довольно. Спасибо тебе. (Отходит, садится, молчит.) Как ты намерен поступить с мебелью? Можно погрузить малой скоростью… У тебя превосходная мебель. В Москве сразу такой не купишь. Или решил продать?

С т а р о с е л ь с к и й (охотно поддерживая тему). Так и сделаю. Попрошу кого-нибудь. Очень хорошая мысль.

Г о р ч а к о в а. Не очень хорошая. (Изучающе смотрит на него.) Знаешь, что думаю? Ты не готов к отъезду.

С т а р о с е л ь с к и й. Что ж, такая перемена для любого проблема… Но если собрался…

Г о р ч а к о в а (словно не слыша). Вчера я решила, что сегодня ты придешь к нам. Мы слишком старые друзья. Мне казалось, в этом есть большой смысл и это будет красиво… Между прочим, фраза насчет друзей принадлежит не мне. Это Игорь сказал.

С т а р о с е л ь с к и й. Выходит, он был не против?

Г о р ч а к о в а. Я бы так сказала: не очень против. Словом, взяла отгул. Утром испекла пирог с муксуном и поняла, что нельзя. Вдруг почему-то поняла — не получится… Короче так: Игорь придет сюда.

С т а р о с е л ь с к и й (холодно). Зачем?

Г о р ч а к о в а. Хочу понять, почему ты должен ехать подыхать туда?

С т а р о с е л ь с к и й. А если не подыхать? А если ты к этому касательства не имеешь? И если это необратимо?

Г о р ч а к о в а. Тогда попробую понять, из-за какой необратимости ты должен подыхать там. Когда-то мы трое умели говорить прямо.

С т а р о с е л ь с к и й. Глупость.

Г о р ч а к о в а. Не выгонишь же ты его. Он придет через три минуты. Я раньше пришла, но эта цербер твоя… В приемной полно, она вообще к тебе никого не пускает.


Старосельский напряженно думает о ее словах.


Конечно, если ты невозможно занят…


С т а р о с е л ь с к и й. Нажми вон ту кнопку.


Горчакова звонит. Входит  С е к р е т а р ь.


Я пока принимать не буду. Направляйте всех к Плинеру.

С е к р е т а р ь. У него эта… журналистка.

С т а р о с е л ь с к и й. Свяжите ее с отделами. Одну минуту. Архангельск и Кандалакшу переключите на Плинера. Мурманск дайте мне. Постарайтесь, чтобы у аппарата был наш представитель Муравчик. Когда назначен сбор коллектива?

С е к р е т а р ь. В семнадцать тридцать. (Уходит.)

Г о р ч а к о в а (идет к окну, медленно отодвигает гардину, смотрит на улицу). Не понимаю… Он всегда такой точный. (Оборачивается.) Сбор коллектива — это что?

С т а р о с е л ь с к и й. Буду прощаться.

Г о р ч а к о в а (смотрит на него. Кажется, из глаз ее сейчас брызнут слезы. Вдруг показывая на туфли, с улыбкой, словно стесняясь воспоминаний). Помнишь?

С т а р о с е л ь с к и й. Что?

Г о р ч а к о в а. Такие же ты купил мне в Южном порту… Я те до дыр износила. Недавно в универмаге смотрю — такие же… Твой первый и последний подарок.


Он пожимает плечами, улыбаясь неловко.


(Разглядывая туфли.) Просто они приглянулись мне, и ты купил. Именно в таких сельских глухих магазинчиках можно наткнуться на замечательную вещь… (Вытирает слезы.)

С т а р о с е л ь с к и й. Не плачь, Лида.

Г о р ч а к о в а. Я не плачу. Сегодня еще не заплачу. Там все было замечательно! Лес настоящий, трава… Мои дети… Ты! Все как в фокусе собралось… Я ведь не соврала тебе на аэродроме, что в ту ночь совсем приду. Силы кончились.

С т а р о с е л ь с к и й. Ты испугалась. Тебя каждый раз охватывал страх перед решающим шагом. (На миг в нем просыпается боль, говорит почти жестко.) Ты умеешь проявлять инициативу, но также хорошо умеешь вовремя остановиться.

Г о р ч а к о в а. Если мы оседлаем сейчас любимую тему…

С т а р о с е л ь с к и й. Я сам не хочу об этом.

Г о р ч а к о в а. Весь год думала, как тебе объяснить… Я ждала вспышки, злобы, крика, но ничего не было… Передо мной сидел убитый горем человек и тихо, как брат, объяснял мне, что такое для женщины четыре десятка, когда все сложилось уже… Мне сорок, но я такой выдержки не встречала. Сказал, все забудет. Это странно, мы сидели и говорили, как будто хотели помочь друг другу. А после и говорить не могла, сидела и плакала… (Вздохнув чуть слышно.) Думать нельзя! Всегда, когда начинаешь думать, что впереди… Возраст почтенный, мои ребята, неясность будущего… Нельзя думать! И нельзя было с аэродрома домой идти. Было такое чувство, что вот надо пойти и сказать прямо… А зачем, если и без того все уже было накалено? Два года Игорь жил в своем домашнем кабинете, сам стелил себе на диване и молчал…