Веранда в лесу - [126]

Он оборачивается, смотрит на нее, не сводя глаз.

(С горькой, но доброй улыбкой.) Ты удивлен, мой дорогой?

Он молчит и смотрит в пустоту.

Моя беда, что мне упрекнуть его не в чем. Поздно! Все к нам слишком поздно пришло. Конечно, я струсила, ты прав. Я предала тебя, знаю. Все время думала: что люди скажут? Ведь каждый второй знаком. На улице, в любой компании, на каждом углу… Мне это почему-то самым страшным казалось. И не только из-за себя, Сергей. Люди не прощают, когда строишь свое счастье на несчастье другого. Ты сам был однажды виноват. (Просто.) Помнишь?

С т а р о с е л ь с к и й. Помню.

Г о р ч а к о в а. Не хотела вспоминать, но если бы ты не испугался тогда… (Подходит к окну. Вдруг. Ровно.) Игорь идет. (Молчит. Оборачивается. Лицо ее сейчас спокойно.) Я вот что хочу сказать… Пусть меня нет. Пусть нет тебя, пусть никаких отношений, пусть, наконец, вражда, если ему так нравится, но уезжать не следует. Запомни мои слова: для тебя это страшно.

Не понимая, он смотрит на нее. Вдруг оборачивается. Появился  Г о р ч а к о в. Остановился на краю площадки. Сдержан, очень серьезен, даже печален.

Г о р ч а к о в. Что в Матаранке, Сергей?

С т а р о с е л ь с к и й. Льды сошли.

Г о р ч а к о в. Это я знаю.

С т а р о с е л ь с к и й. Девять причалов под водой. Краны, видимо, к утру спустят. Садись, Игорь.

Г о р ч а к о в (делает несколько шагов и вновь останавливается). Там, у тебя в приемной, активная боевая жизнь. Где ты откопал такую сильную секретаршу?

С т а р о с е л ь с к и й. Она давно со мной.

Г о р ч а к о в (садится. Молчит). Сейчас шел сюда, думал: сколько лет, как мы познакомились?

С т а р о с е л ь с к и й. Двадцать пять.

Г о р ч а к о в (негромко, твердо, словно испытывая удовлетворение от своей памятливости). Двадцать шесть. Я даты хорошо помню. Двадцатого апреля нам дали комнату на двоих в Матаранке. Три года вместе прожили. Седьмого декабря я в отпуск улетел. (Жене.) Двадцать четвертого декабря мы с тобой регистрировались в Липецке. (Что-то разглядывает в углу, потом смотрит на Старосельского.) Почему ты медлишь с отъездом? Что тебя держит?

Г о р ч а к о в а. Его держит дело, в которое вложена его жизнь.

Г о р ч а к о в (серьезно, с некоторой долей грусти). Я задал простой вопрос, Сергей.

С т а р о с е л ь с к и й. Это не простой вопрос. Ты прав в одном, я действительно подзадержался.

Г о р ч а к о в. Тебе что-нибудь мешает? Говори честно.

С т а р о с е л ь с к и й. Скажу. Я, пожалуй, не знал цены того, что у меня тут было. А сейчас, в момент безумного роста карьеры, кажется, знаю. Вот и все. С одной стороны, привычка, с другой, наверно, инерция возраста. Приеду, поселюсь, утрясется. Даже уверен, что утрясется.

Г о р ч а к о в (словно не веря до конца). Где поселишься? О квартире подумал?

С т а р о с е л ь с к и й. Успею. А в связи с чем такие вопросы?

Г о р ч а к о в. Обидно, что ли?

С т а р о с е л ь с к и й. Просто хочу понять.

Г о р ч а к о в. Как ответить тебе… Мы все время говорим с Лидой… Вчера, позавчера, сегодня до утра. У Лиды свое понимание справедливости. И слишком свое понимание личной ответственности…

Г о р ч а к о в а. Не надо давать мне характеристику.

Г о р ч а к о в. Я лишь хочу, чтобы все стало ясно.

Г о р ч а к о в а. Послушай, Сергей. Из нашего города нельзя уезжать. Это такой город. Дает мощный заряд энергии и вместе с тем… Фокин уехал, через год умер. Глазырин уехал, дачу заранее под Москвой выстроил, и в ту же осень скончался… Поговори с врачами. Уезжать из такого города можно в тридцать, ну, в сорок, пока еще мало отдал ему…

С т а р о с е л ь с к и й. Опомнись, я же не на пенсию еду.

Г о р ч а к о в а. Да, но кончится пенсией. Недаром ты говорил о пределах самостоятельности. Ясно почему. Кто сказал тебе, что ты создан для кабинетной работы?

Старосельский задумывается на миг.

Г о р ч а к о в. Тебя  э т о  тревожит?

С т а р о с е л ь с к и й. Думаю, все это чистая мистика.

Г о р ч а к о в. Ну что ж… Если честно, я так же думаю.

Г о р ч а к о в а (тихо, настойчиво). Вы говорите о физическом состоянии. Вспомните лучше, с чем и зачем вы сюда ехали? Да и не только вы. Разве исключительность задачи, которую вы себе сами ставили, не грела всю вашу жизнь? Можете смеяться, но вы ехали в Заполярье по такому же точно душевному ходу, по которому люди когда-то шли в монастырь, от всего отказываясь… Вы ехали к трудностям и в избытке их получили. Дышите воздухом, в котором кислорода на двадцать процентов меньше, чем на материке. Перепады давления! Девять месяцев полярная ночь. Конечно, вы адаптировались, вроде и не чувствуете ничего. Но попробуйте сказать себе: задачи все мои кончились, главная цель жизни исполнена, делать мне больше нечего. Попробуйте сказать себе это! И начнете разваливаться. При чем тут мистика?

Г о р ч а к о в. Ну, знаешь… Мы не скоро развалимся!

Г о р ч а к о в а. Дай вам бог!

Пауза.

С т а р о с е л ь с к и й. Слушай, зачем ты его заставила прийти?

Г о р ч а к о в а (отвернувшись). Он сам пришел.

Г о р ч а к о в (перехватив взгляд Старосельского. С сухой усмешкой). Лида решила, что твой отъезд организовал я.