Веранда в лесу - [115]

Ф о м и н (не глядя на собеседников, без гнева. Скорее скорбно). Позволю замечание в скобках. Вы чудный полемист! И так перечислили городские преступления, что страшно стало. Но даже если бы вы не преувеличили ничего, я вправе спросить: что вы предлагаете? Кампанию повышенной жестокости? Потом кампанию повышенной мягкости? Но разве закон — мяч, который можно бросать от кампании к кампании? Не в том ли дело, что мы плохо и неглубоко исследуем в нашем городе причины преступности?

Т о р б е е в. Это замечание в скобках. Что за скобками?

Ф о м и н (помедлив). Елена Михайловна, оставьте нас.

Ковалева проходит, садится у телефона.

(Сдержанно, холодно.) Вам много дано, Георгий Николаевич. Вы око государево в обычной повседневности нашей — и во всех сферах. Вам многое дано, но не дано судить.

Т о р б е е в. Вы полагаете, я это слабо знаю?

Ф о м и н. Полагаю, вы хорошо это знаете. Но, повторяя как заклинание, хочу, чтобы сами мы ни на минуту не забывали об уважении к правосудию. Если где-то возникает хотя бы малейшее неуважение, мы можем быть уверены, что это идет от нас самих. В одном случае от нашей неточности или несправедливости, в другом, может быть, от нашего же пренебрежения к малюсенькой процессуальной или этической норме. Бесследно не проходит ничто! (Внезапно обернувшись к участникам.) Это касается всех! И вас, Бабоян! И вас, товарищ Скорняк! Это всех нас касается! (Снова Торбееву.) Как злые педанты, не поступаясь ничем, должны мы беречь уважение к правосудию и закону, прежде всего в своей собственной среде. Не помню, чье это выражение… «Чем ближе к церкви, тем дальше от господа бога». Вот чего следует избегать нам пуще огня! Бояться, сказал бы я, привычной привычки к власти. Это невероятно просто, и это невероятно трудно. А без этого нет у нас нравственного права служить юстиции!

С к о р н я к (поднявшись). Товарищ председатель! Я долго молчал. Вы знаете, это для меня трудно. Молчание для меня подвиг, но я не жду за него награды, предпочитаю сказать. Мы сыграли здесь небольшую историю, но мне и коллеге Бабояну досадно несколько, что, когда все окончится, мы останемся в глазах публики, возможно, неглупыми, но всего лишь целеустремленными дельцами. А у каждого из нас вот здесь (показывает на сердце) вагон порядочности. И принципы нам дороги! Я тоже занят научной работой. (Уточняя.) В области процессуальной. И мысль о том, что ничто не проходит бесследно, мне близка.

Ф о м и н (Торбееву). Всю жизнь я занимался надзором за исполнением законов. Протестовал, требовал, санкционировал, просил. Здесь я обязан решать. У суда больше ответственности, ибо решения суда сами приобретают силу закона. Но я, Георгий Николаевич, все еще не судья. Я говорю с вами как прокурор с прокурором.

Т о р б е е в. А что, собственно, произошло, Анатолий Иванович?

Ф о м и н. Вами поставлена печать недоверия на все, что делает судья Ковалева. Вы с этим пришли. Вы на этом настаивали. И с этим, вероятно, уйдете. Вы были так твердо целенаправленны в этом своем убеждении еще до процесса — а это проявилось вполне внятно, — что, будь судья послабее, да еще не безгрешный судья, решение могло быть вынесено в угоду вам. Но этого не случилось. И не могло случиться! И меня беспокоит не то, что произошло, а то, что может произойти.

Т о р б е е в (очень тихо). Вы сегодня сами говорили мне, мне лично, о ее ошибках. Вы их знаете! Вы их помните!

Ф о м и н (тихо). Это ошибки творческие. Они выявлены давно, исправлены, и у кого их не бывает. Очень тонок гражданский процесс! Но спор об этом, если мы и захотим спорить, неразрешим.

Т о р б е е в (с прохладной улыбкой). Да, этот слишком общий спор — о праве на ошибку — вне конкретности неразрешим. Он возникает среди генералов на поле боя по еле разгрома и у врачей в операционной, после того как пациент благополучно скончался. И генерала и врача я за ошибку буду судить!

Ф о м и н (изумленно). Вы обмолвились, Георгий Николаевич.

Т о р б е е в. Я обмолвился. Привлеку к суду!

Ф о м и н. И суд взвесит. И природа ошибки на весах правосудия может перетянуть все! Вы дурно обмолвились, такая путаница в терминологии опасна. Но поставим точку. О лотерейном билете говорить больше не стоит. Спор шел не о нем.

Т о р б е е в (твердо). Нет, о нем. (И сдержанно.) Наверно, приятное занятие анализировать ошибки, но мне, прокурору, делать это в принципе некогда. Меня интересует законность результатов. Жаль, что судья от дальнейшего анализа уклонилась. (Иронично.) Миляга за пятьдесят копеек купил лотерейный билет. За пятьдесят копеек приобрел девять тысяч. Мало показалось за пятьдесят копеек! А разве этот Чачхалия с его тугой мошной не растлитель? Не соблазнитель?

Б а б о я н (вскочив). Это чувства! Это так называемый здравый смысл. Обратитесь к каждому здесь сидящему — и у всех чувства разные. (Мстиславу Иовичу.) Вот вы… Ваше лицо напоминает мне лицо моего отца… Вы прослушали весь процесс, что вы скажете о Чачхалии?

М с т и с л а в  И о в и ч (сидит с Люсей на одном стуле. Приподнявшись, смущенно). У меня нет прав, я лицо постороннее… Я отвечу вообще…