Веранда в лесу - [113]

М о л ч а н о в. С оплатой комиссионного сбора!

К о в а л е в а. Об этом мы будем думать.

М о л ч а н о в. А моральный фактор?

С о с н о в с к а я. Ответчики достаточно серьезно наказаны: они предстали перед судом. А лотерейный билет и деньги все еще лежат в сейфе финорганов. И будут лежать там, пока мы не решим, что с ними делать.

М о л ч а н о в. Есть люди, убеждения которых складываются в ту минуту, когда они раскрывают рот. Я к ним не отношусь, Елена Михайловна. Я — тугодум, что-то мне мешает пока согласиться с вами.

К о в а л е в а. И мне пока что-то мешает согласиться с собой…

М о л ч а н о в (продолжая размышлять вслух). Если вернуть Никулину билет, он может — не говорю, сделает, — но может… Словом, приобретя опыт, он теперь продаст билет не за пятнадцать, а за двадцать тысяч!

Т о р б е е в (выходит вперед). Довольно, товарищи! В совещательной комнате порой говорят много лишнего. Наступило время сказать о решении. Если согласиться на миг, что суд нынче должен был всего лишь расторгнуть сделку по сорок восьмой статье, с чем, разумеется, согласиться нельзя, но если, повторяю, согласиться на миг, то следовало привести стороны в первоначальное состояние, вернув каждому свое. Это азбучно. Но с какой точки зрения ни подступись, решение либо половинчато, либо абсурдно. Вы скажете: решения еще нет. Да, решения как бы нет. Так мы условились. Но все же мы знаем, что решил суд. И надо об этом прямо сказать. Чачхалии отдан лотерейный билет, а это предел его мечтаний. Никулин же получает на руки полную стоимость «Волги». Девять шестьсот! Что за странность?

Ф о м и н. Чачхалия хотел «Волгу», он ее по билету получит. Никулин хотел иметь деньги по выигрышу, он их также получит. Но ровно столько, сколько получил бы через сберкассу.

Т о р б е е в (с раздражением). Суд, видимо, только и заботился о том, чтобы ответчики материально не пострадали.

Ф о м и н. Вероятно, суд заботился и об этом.

К о в а л е в а (негромко). Подлинные интересы общества и законные интересы каждого человека нераздельны.

Т о р б е е в. Совершена сделка, противная духу закона, нашей морали, нашим нравственным принципам! И та полная мера ответственности…

Ф о м и н (мягко перебивая). Меру ответственности определит суд. А как быть, если данная сделка купли-продажи не является заведомо противной интересам государства и общества? Скажите, Елена Михайловна, что в моем толковании не верно?

К о в а л е в а (устало). Вы спешите, а мы сидим и решаем. И решаем не отвлеченно, а с учетом характера самой этой достаточно уникальной сделки, с учетом личности ответчиков.

Т о р б е е в. Нет, это еще не конец, это ваше решение! Нет!

Ф о м и н. Возможно, это и не конец…

Т о р б е е в (Ковалевой). Вы отказали в иске государству!

К о в а л е в а (просто). Я отказала в иске вам, Георгий Николаевич. И защитила интересы государства.

Т о р б е е в. Даже так, Елена Михайловна?

К о в а л е в а. Любое справедливое решение, любой справедливый приговор — и карающий, и оправдательный, но справедливый — служит чести государства, его славе, его достоинству.

Т о р б е е в (поднялся. В бешенстве. Ковалевой). Вы хотя бы задумались о социальном смысле сегодняшнего процесса?

К о в а л е в а (тихо). Не задумывалась. Я понимала.

Т о р б е е в. Так, может быть, сформулируете?

К о в а л е в а (тихо). Да. Социальный смысл этого процесса в том, что не хватает автомашин. Пока. (Встает внезапно, смотрит в глубину.)

М с т и с л а в  И о в и ч  тянет откуда-то свой тяжелый рюкзак.

(Подойдя к нему быстро.) Что это значит! Получается, если бы я не выскочила и не увидела тебя…

М с т и с л а в  И о в и ч. Все разошлись. Все кончилось. Гардеробная закрылась. Мне пора домой. Трамвай еще ходит.

Смутившись, Ковалева смотрит на рюкзак.

Я не сержусь, Л е н а. Если надо жить дома — значит, надо, я тебе верю. Я решил не дожидаться тебя…

К о в а л е в а. Оставь рюкзак, посиди в моем кабинете.

М с т и с л а в  И о в и ч. Вы там долго еще будете разговаривать?

Ковалева пожала плечами, смотрит в пол.

Знаешь что… Доберусь. Я не хочу, чтобы ты меня отвозила. Мне это неприятно. Я к тебе больше не приду, Лена.

К о в а л е в а (зло кричит). Отправляйся в кабинет!

М с т и с л а в  И о в и ч (тихо). Мы не должны врать друг другу.

К о в а л е в а (кричит со слезами). Ты мне надоел! Понял? Страшный, безжалостный старик! Иди сейчас же в кабинет! Я освобожусь, и мы поедем на дачу. Если Мещеряков позвонит — поедем втроем. Что смотришь так? Ну, сорвалась я, день такой… Все надоело! Все! (Присела. Стыдясь своих слез, плачет.)

М с т и с л а в  И о в и ч (постепенно светлея, улыбаясь, оглядывает присутствующих. Увидав Люсю, сообщает заговорщицки, негромко). Мы едем на дачу, Люся! На дачу!

Ковалева спокойно вытирает глаза.

(Подойдя к Люсе.) Если один человек позвонит, тогда, возможно, поедем втроем. Большего сказать не могу.

Л ю с я (усмехнулась). А мне и не надо говорить. (Серьезно, тоном чуть ироничным.) Тут недавно история случилась. Живет в городе пенсионер, поехал лечиться, в дороге приступ, снимают его, госпитализируют. Тихая такая южная станция, палисаднички, яблоньки, больница маленькая… Ухаживает за ним женщина-врач, одинокая, настрадавшаяся, от одиночества готовая себя всю отдать, и роман начинается. Вернулся пенсионер в город, возбуждает дело о разводе, мы это дело слушали. На суде жена, дети взрослые, им мать жалко, а пенсионер закусил удила, выливает на жену ушат грязи… Умопомрачительно! Тридцать лет они прожили!