Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов" - [88]

Поправившись, он продолжил обучение с усердием и ответственностью — он очень не хотел подводить людей, так много сделавших для него. Морихея радовало то, с какой скоростью парень усваивал уроки — у него была приличная сила и цепкий ум, он мог соображать, мыслить логически. Глава клана даже поговаривал, что за ним будущее организации.

Вскоре Кэно стал истинным бойцом клана — все чаще участвовал в операциях наравне с другими «Черными драконами», воевал с кланом Дагона. Но на одной стычке с «Красным драконом» враг имел преимущества — и по вооружению, и по числу. Анархисты сражались до конца. Кэно отстреливался из АКМ, получил два пулевых ранения в живот, но это он окончил бойню, пристрелив последнего вражеского наемника и подняв черный флаг анархистов. С поля битвы его уносил его учитель Страйдер, причитая:

— И зачем Морихей втягивает его в это?

— Вот именно. Он же еще только подросток, — подтвердила Скарлетт, когда мужчина заносил парня в машину. — Раны у него сильно серьезные?

— Да, в живот попали, — проговорил Страйдер.

— У тебя нет обезболивающего? Он же мучается, — она пригладила короткие мокрые от пота волосы Кэно.

— Нет, — покачал головой мужчина.

Парень терял сознание. Жар окончательно разморил его.

— Пауки… Пауки… — срывался невнятный шепот с его пересохших губ.

— Бредит, — грустно промолвил Страйдер.

— Бедняга, — жалела парня Скарлетт, отирая пот с лица молодого человека.

Валяясь на больничной койке, Кэно снова пришел к выводу, что он — оружие в чужих руках. Отчаяние уже готовилось атаковать, когда он сам нашел для себя рациональное объяснение случившегося:

— Анархизм основан на взаимовыгодном сотрудничестве. Что же получается? Эти люди дали мне средства, хлеб и крышу над головой, да еще и взялись обучать меня — взамен я просто обязан сражаться на их стороне за их идеалы. Но я — не наемник, ставший под чужие знамена. Мне самому нравятся эти идеалы.

Тем не менее, Кэно не оставляли уныние и тоска. Может, эти чувства навевал больничный запах лазарета и вид белых простыней, может, все это было вызвано тяжелой болезнью (после ранения началось заражение крови), а, может, он не мог понять, чего он хочет.

Только к осени того же года Кэно смог почувствовать себя лучше. Тоска, морившая его все это время, начала развеиваться, но нужно было найти средство, чтобы избавиться от нее окончательно. Клык ждал этого — Кэно спросил, не хочет ли тот вспомнить молодость и поохотиться. Ответ был категоричным:

— Едем ко мне на ранчо койотов гонять.

В Техасе осень была не очень уж живописной. Здесь нельзя было любоваться желтизной и багрянцем палой листвы, взору человека с душой художника доводилось только довольствоваться выжженной травой прерий.

— Эти серо-бурые хищники обнаглели до предела, — сетовал Клык, ложась в траву и готовясь отстреливать койотов. — У нас есть такие уникумы, которые списывают их злодеяния на мифическую тварь — вампира чупакабру.

Кэно беззвучно засмеялся. Тут что-то зашуршало в сухой траве. Луговой волк пробежал так близко, что до него было рукой подать. Клык, кажется, удивился этому и замешкался, но Кэно выстрелил. Послышался жалобный скулеж. Рейнджер встал и пошел вперед. На траве лежал мертвый койот.

— Ты попал прямо в сердце, — похвалил Клык.

Он присел возле убитого койота. Кэно протянул руку к огнестрельной ране в боку хищника и макнул пальцы в свежую кровь. Вдруг Клык окликнул его:

— Кэно.

— Чего тебе, ковбой? — спросил тот, намазывая щеки кровью убитого зверя. Капли алой жидкости медленно скатывались на его шею по редкой темной щетине.

— Я не знаю, что это значило, но Морихей сказал, что устроит тебе настоящее крещение кровью.

— Людей убивать, наверное, придется, — равнодушно произнес Кэно.

— Скажи, а когда ты в ту перестрелку попал, у тебя была какая-то… жалость что ли к человеку?

Кэно отрицательно покачал головой:

— Нет. Если представить, что мир — паутина, то мы — пауки. А паук — хищник! Ему нужно что-то жрать! Он же не муха, чтобы сидеть в дерьме и жрать дерьмо!

— Знаешь, — с интонацией грусти в задумчивом голосе проговорил Клык, глядя в глаза Кэно, — ты — неординарная личность. Ты мыслишь, и мыслишь при том нестандартно, не так, как все. У тебя могло быть большое будущее, а ты раньше срока стал в ряды террористов…

— Так должно быть, — уверенно ответил Кэно. Клык смотрел на него с отеческой тоской и уважением.

— Делишь людей на пауков и мух. Странно. Обычно человеческая гордость не позволяет людям ассоциировать себя с насекомыми.

— Гордость? Паук — машина, созданная природой для убийства. А мы что, для другого живем?

— Паук — это символ упущенного дела.

Кэно задумался и угрюмо произнес:

— Знаешь, ковбой, в той перестрелке, когда я был на грани потери сознания, у меня были галлюцинации. Будто я нахожусь в каком-то темном и сыром подвале, и со всех сторон — пауки. Их тысячи. Хочешь сказать, это что-то значит?

— Если паук атакует или пытается укусить — это символизирует предательство, — сообщил Клык.

— Меня кто-то предал? — насторожился Кэно.

— Или предаст.

Он опустил винтовку и сел на траву. Эта новость повергла его в замешательство и тоску. Его отвлек от мрачных раздумий голос Клыка. Он положил руку на плечо парня и прошептал ему на ухо: