Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов" - [89]

— Кэно, будь я твоим отцом, я бы смело сказал, что никому Бог не дал более достойного сына, — он отдал ему крест на черном шнурке, который никто никогда не видел под его рубашкой.

— Крест? Зачем? — не понял парень. — Я же атеист.

— Неверующий, — разочарованно опустил голову Клык. — Почему же? Обычно от тяжелой жизни люди оборачиваются к вере, как к последней надежде на спасение души.

Услышав это, Кэно засмеялся:

— Так вот, на что ты уповаешь, ковбой! Спасение души… — он тяжело вздохнул, улыбка бесследно исчезла с его лица, взгляд наполнился каким-то внутренним огнем. — Я неверующий, потому что вы называете себя рабами бога, а я не раб! Я свободный!

Эти слова, казалось, несколько шокировали Рейнджера, но тут же он призадумался, гордым жестом поправил шляпу и ответил:

— Знаешь, Кэно, это так. Ты свободный. Свободен тот, кто умеет свободно мыслить, а не повторяет чужие слова, не зная их смысла. Ты таков. В конце концов, тот, кто хочет быть свободным — уже свободен. Береги свою свободу.

— Я умру за нее, Клык! — с улыбкой на лице и тем же светом в глазах выкрикнул парень и ударил себя кулаком в грудь. Мужчина одобрительно кивнул, но в голосе его звучала грусть:

— Здесь ты прав. Умирать стоит только за нее. Тогда можно верить, что умираешь… не полностью. Знаю: звучит, как бред! Черт с ним! — он досадно махнул рукой и взглянул парню в глаза. — Не забывай меня.

— Все в порядке, Клык, — развязно ответил Кэно. — Тебя попробуй забыть!

С удрученным видом Клык погрузил убитого койота в фургон. Кэно сел в машину и положил ружье на колени. Он чувствовал, что мужчина чего-то недоговаривает. Нечто было ему известно о том, что будет, но он решил об этом умолчать. Странно. Да еще и Морихей ожидал его с какой-то новостью, а потому нужно было как можно скорее вернуться на базу.

Холодным дождливым осенним вечером следующего дня в пустой темный гараж, где Кэно возился с мотоциклом, зашел Морихей Уехиба, чтобы сказать одно: «Твой наставник Клык мертв. Он ошибался в тебе. Я тоже. Тебе не место в этом клане».

— Меня гонят из клана?

Морихей прикусил губы, будто недоговаривал чего-то:

— Боюсь, что так…

— Но я же один из лучших!

— Это была надуманная война. Настоящей ты не видел. Собирай вещи.

Тогда это объяснение показалось Кэно совершенно нелепым. Его прогнали из клана — и он ушел, еще не зная, куда именно гонят его.

С тех пор Кэно не верил в существование справедливости, он был озлоблен на весь мир и готовился кому угодно порвать глотку за свободу.

18. Крещение кровью

Для большинства людей война означает конец одиночества. Для меня она — окончательное одиночество.

Альбер Камю

Июль 1979 года. Унылая холмистая местность, темноту глубокой ночи разрывает пламя одинокого костра. Рядом походные рюкзаки цвета хаки, пустые консервные банки, гильзы, окурки. Около камня стоит пустая фляга из-под выпивки, рядом — разбитая рация, наполовину разобранная в попытке хоть как-то ее починить. У костра сидят, закутавшись в потрепанные куртки песочного цвета три человека в форме американских солдат. Это американский спецназ, так называемые миротворцы, отправленные на разрешение конфликта Израиля и Палестины. Только эти трое из отряда «зеленых беретов» выжили на последнем смертельно опасном задании. Нашли объект, подорвали, но на базу вернуться не смогли. Напали на засаду. Заблудились. Потеряли связь. Сейчас их имена были внесены в списки пропавших без вести.

— Я осиротел в очень раннем детстве и большую часть жизни провел на улицах Детройта в нищете. Я воровал все, что попадалось под руку, чтобы выжить. Из простого карманника за эти годы я превратился в опытного вора и взломщика. Помню, в целях самообороны собрал какое-то пневматическое оружие, похожее на пистолет, из того, что валялось на свалке, в основном из сантехнических запчастей. Эта самопальная пушка могла стрелять патронами тридцать второго калибра. Позже удалось приобрести настоящий пистолет — в Детройте высокий уровень преступности, и подобные вопросы решаются там в два счета. Но после одной перестрелки с полицейскими я подумал: «С меня хватит. Нужно кончать с этой жизнью, которая вынудила меня идти наперекор закону. И никто не будет даже слушать меня, когда я скажу, что другого способа выжить у меня не было». Я приобрел поддельные документы на имя Майкла Хэндрикса и пошел на контрактную службу. Мне обещали, что после пары-тройки миссий я буду свободен, буду жить на заработанные деньги. А сейчас… Лучше бы я гнил в тюряге особо строгого режима, чем смотрел, как здесь делают пепельницы из человеческих черепов — из черепов моих товарищей! Я малодушно думал о дезертирстве, но понял, что я не смогу оставить тех, с кем сражался за жизнь плечом к плечу. Можно осудить меня за то, что я жил жизнью преступника, но неужели все то, что со мной было здесь, не докажет, что я — честный человек?

Лейтенант Майкл Хэндрикс окончил свою исповедь.

— А что ты скажешь о себе, капитан? — обратился он к лидеру группы Тревору Гаррету.

— Я? Я мало что помню о своем прошлом. Единственное, что прочно засело в памяти — война. Я стал солдатом в семнадцать лет. Спецслужбы обучили меня владеть любым оружием, управлять всем, что ездит и стреляет, ну, или хотя бы делает одну из этих двух вещей. Я был наемником элитного спецподразделения, занимавшегося борьбой с наркоторговлей и терроризмом. Мы действовали в штате Нью-Йорк, вся информация о нас была строго засекречена. За год мы дали внушительные показатели. Но однажды засветили свои рожи в каком-то супермаркете — зашли купить пива прямо со всей своей экипировкой! За такой проступок нам выдвинули условие: или катитесь на все четыре стороны света, или держите те же показатели, но колесите по всей стране. Естественно, долго мы не продержались. Спецподразделение было распущено, нас всех спихнули кого куда. Я оказался здесь. Только сейчас уже не важно, кто из нас как здесь оказался. Только бы выжить и вернуться. Мы уже пять лет здесь. Чего только не было за эти пять лет.