Вера и личность в меняющемся обществе - [116]

 – главный прием саморефлексии в разбираемой записке. В чем новизна этого подхода? Для церковной письменности это традиционный прием, но еще совсем недавно (с точки зрения времени написания записки), в синодальную эпоху, он воспринимался как этикетная риторическая фигура. Теперь же историческая ситуация придала ему новое дыхание. Гонения вновь актуализировали традиционные и, казалось бы, потерявшие жизненность литературные приемы христианской письменности. Снова пристальное внимание оказалось приковано к изречениям духовных отцов, которые, как и на заре монашеской письменности, складывались в сборники изречений и патерики[906]. По-новому зазвучали слова церковных писателей первых веков христианской эры, в которых находили ответы на злободневные вопросы современности.

Summary

The article is devoted to two autobiographical texts belonging to the leader of the secret monastic communities of the Moscow Vysoko-Petrovsky Monastery (1923–1959) Archbishop Varfolomey (Remov; 1888–1935). The first text is a classic, albeit unfinished autobiography. The second text is the address when naming a bishop, preserved in a note given to a spiritual daughter, which is a unique genre symbiosis. This is simultaneously a letter with instruction, and a sermon, and an accusatory, polemical text, saturated with autobiographical elements and elements of self-reflection. One of the main elements of self-reflection here is the updated sacred history. The author is in the internal dialogue with its participants – from the biblical prophets and apostles to the leaders of Russian church history of the XIX century. In addition, he perceives the events of contemporary church life through the prism of early Christian texts. They give answers to questions that concern his contemporaries. Comparison of modernity with biblical history is a traditional method of Christian writing. But in the synodal era, it was perceived as an etiquette rhetorical figure. Now the historical situation gave this form a new breath. Soviet persecution again actualized the traditional and seemingly lost their vitality literary techniques of Christian writing.

Большевистское конструирование я: Перформанс и автобиографика

Сандра Дальке

Главный герой статьи – Емельян Ярославский. Читатель, скорее всего, задастся вопросом, почему статья о такой фигуре попадает в сборник, в котором идет речь о конструировании Я в религиозной автобиографике и об изменениях форм выражения религиозности в модерную эпоху. Какая задача может быть при этом выполнена и какую пользу это может принести?

Для такого проекта едва ли найдется менее подходящая кандидатура, чем Емельян Ярославский, родившийся в 1878 году под именем Ицко-Мейер (Миней) Израилевич Губельман в Чите в семье ссыльных еврейских родителей и похороненный со всеми почестями в 1943 году у Кремлевской стены. Ярославский был большевиком первого призыва, симпатизировавшим популистской стороне российского революционного движения. В 1920–1930‐х годах благодаря руководящим постам во внутрипартийных контрольных органах он мог оказывать давление на своих соратников и участвовать в создании сценария репрессий против них. При этом Ярославский настолько однозначно встал на сторону Сталина, что члены внутрипартийной оппозиции стали изображать его «сталинским цепным псом». Перу Ярославского принадлежат многочисленные пропагандистские работы и труды по истории партии, а также несколько биографий Сталина. Под эгидой последнего он стал одним из соавторов главного идеологического труда эпохи сталинизма – «краткого курса» истории ВКП(б).

Еще менее подходящим предметом для сборника «Автобиографика и православие» делает Ярославского то, что целью его жизни в качестве вдохновителя движения безбожников в СССР стала борьба с религией. Он был председателем Союза воинствующих безбожников СССР и – прежде всего в 1920‐х годах – написал множество антирелигиозных памфлетов и трудов, а также переиздававшуюся массовыми тиражами вплоть до 1970‐х годов «Библию для верующих и неверующих»[907].

Уже во время своего тюремного заключения Ярославский набросал «Этику будущего»[908] (труд, который так и не был опубликован) и считался в партии главным авторитетом по вопросам коммунистической этики и морали. Отличавшая его даже среди большевиков антирелигиозность коренится в биографии Ярославского, которая повлияла на восприятие им православия как центрального элемента самодержавной политики подавления, эксплуатации и социальной изоляции. В юные годы Ярославский так же категорически отверг еврейскую религиозную культуру, которую для него олицетворял его отец. Не зная русского языка, тот посвятил свою жизнь исключительно изучению религиозных текстов, никак не заботясь о поддержании собственной большой семьи. Субъективное восприятие Ярославским православной и иудейской религий характеризовалось двойным отвержением, теоретической основой для которого стало общение с русскими оппозиционными кругами ссыльных и интенсивное изучение западной философии и российской радикальной литературы