Вера - [49]

Рояль был целиком покрыт красным суконным чехлом, вокруг ножек чехол застегивался на пуговицы, отчего рояль делался похож на лыжника в красных гетрах. Над клавиатурой был сделан отдельный клапан, тоже весь на пуговицах. Чтобы поиграть, следовало сначала расстегнуть пуговицы – Уимисс никогда бы не позволил небрежного обращения с таким дорогим инструментом. Это был его свадебной подарок Вере – как он тогда любил эту женщину! – а чехол он заказывал отдельно, и велел Вере всегда держать чехол застегнутым, ну, если, конечно, она не играет.

Сколько же беспокойства было по этому поводу поначалу! Она вечно забывала застегивать пуговицы. Поиграет, а потом уходит на ленч, на чай, или просто в сад, и не только не закрывает чехол, а ведь тогда внутрь забирается сырость и пыль, но даже крышку не опускает! Потом, когда она поняла, что он ее проверяет, она стала чехол закрывать, но никогда не застегивала на все пуговицы, что он, конечно же, обнаружил. А чехол, между прочим, обошелся ему в 150 фунтов. У женщин совершенно отсутствует чувство собственности. Им нельзя поручать заботу ни о чем ценном. К тому же ценности им быстро приедаются. Вере тоже скоро рояль наскучил. Его подарок! Разве так поступает любящая жена? А когда он указывал ей на это, она просто отмалчивалась. Губы надувала. Как же он ненавидит, когда кто-то куксится! И вот она, которая раньше так верещала о своей любви к музыке, перестала играть, и годами к роялю никто не подходил. Но, по крайней мере, об инструменте хорошо заботятся.

Он по привычке остановился и осмотрел ножки в красных гольфах.

Все застегнуто.

Стоп! Нет! Одна петля не застегнута!

Он наклонился застегнуть, и обнаружил, что пуговицы-то и нет! Нет пуговицы. Только нитка болтается. Как такое могло случиться?

Он выпрямился, подошел к камину, позвонил. И стал ждать, глядя на карманные часы. Давным-давно он установил, сколько времени требуется слугам, чтобы добраться средним шагом от своих помещений до каждой из комнат, накинул еще минуту на разного рода задержки, и теперь точно знал, когда должна появиться горничная.

Она явилась, когда время почти истекло, и палец его уже снова тянулся к кнопке звонка.

– Посмотрите на ножку рояля, – приказал Уимисс.

Горничная, не знавшая, на какую именно следовало смотреть, посмотрела на все три.

– Что вы видите? – вопросил он.

Горничная не знала, что отвечать. Видела она ножки рояля, но нутром чувствовала, что так отвечать не следует.

– А чего вы не видите? – спросил Уимисс, теперь уже громче.

Этот вопрос был намного труднее, потому что она не видела много чего, например, своих родителей.

– Женщина, вы что, оглохли? – осведомился он.

Ответ на этот вопрос она знала и быстро произнесла:

– Нет, сэр.

– Посмотрите на ножку рояля, говорю! – сказал он и указал трубкой на нужную.

Это была одна из передних ног, так сказать, пострадавшая, и горничная, обрадовавшись, что ей дали подсказку, уставилась на нее с самым сосредоточенным видом.

– Так что вы видите? Или, точнее, что вы не видите?

Горничная изо всех сил таращилась на ножку, решив никак не реагировать на бессмысленный, как она считала, вопрос о том, что она не видит – мало ли чего она не видит? И сколько бы она ни смотрела, она не видела ничего, что могло бы вызвать подобный вопрос. Поэтому молчала.

– Вы что, не видите, что пуговица оторвалась?

Горничная, присмотревшись, увидела, наконец, в чем дело, о чем и сообщила.

– Разве это не ваша обязанность следить за этой комнатой?

Она согласилась, что да, ее.

– Пуговицы сами по себе не отрываются, – проинформировал ее Уимисс.

Горничная, посчитав, что это не похоже на вопрос, снова промолчала.

– Или отрываются? – он опять повысил голос.

– Нет, сэр, – ответила горничная, хотя могла бы привести ему множество примеров, когда пуговицы отрываются сами собой: и дотронуться не успеешь, а она уже у тебя в руке. Чашки тоже. Чашка вполне может развалиться, едва ее в руки возьмешь…

Однако она сказала только «Нет, сэр».

– Отрываются они только от носки, от того, что их застегивают или расстегивают, – назидательно произнес Уимисс, а затем, чтобы лишний раз подчеркнуть значимость того, что собрался произнести, воздел вверх указательный палец. – А теперь внимание. Этим роялем не пользовались годами. Слышите? Годами. Я это точно знаю. Следовательно, на законных основаниях чехол не могли расстегивать, его не мог расстегивать никто, кто был на это уполномочен. Следовательно…

Он вперил указательный палец в горничную и, после секундной паузы, строго спросил:

– Вы меня понимаете?

Горничная быстро собрала свои разбежавшиеся в разные стороны мысли и сказала:

– Да, сэр.

– Следовательно, некто, кто не был на это уполномочен, расстегивал чехол, и некто, кто не имел на это никакого права, играл на фортепиано. Вы поняли?

– Да, сэр, – сказала горничная.

– В это трудно поверить, – продолжал он, – однако вывод неизбежен: кто-то воспользовался моим отсутствием и играл на рояле. Кто-то в этом доме посмел…

– Настройщик приходил, – нерешительно произнесла горничная, не уверенная, что такое объяснение сгодится, поскольку сентенции Уимисса, особенно насчет законности и незаконности, очень ее смутили, однако она решила высказать предположение, чего бы это ей ни стоило. – Я так понимаю, что вы, сэр, приказали каждые три месяца вызывать настройщика. Вчера как раз был его день. Он играл час, наверное. И чехол снял, и крышку, снял и прислонил к стене.