Вера - [48]
Сердце Люси устремилось к нему. Она тихо затворила дверь, неслышно подошла и стала у него за спиной.
Он подумал, что это горничная закрыла дверь, и повторил распоряжение. А почувствовав, как на плечи ему опустилась чья-то рука, решил, что горничная совсем спятила, и, подскочив, воскликнул:
– Господи боже!
При виде Люси, стоявшей перед ним в одеяле, с голыми ногами и спутанными волосами, лицо его изменилось. Он молча смотрел на нее.
– Я пришла сказать… Я пришла сказать… – начала она.
И умолкла, потому что губы его сложились в прямую жесткую линию.
– Эверард, дорогой, – снова начала она, глядя на него снизу вверх, – давай помиримся, пожалуйста, давай помиримся. Прости, прости меня…
Он оглядел ее с ног до головы. Совершенно очевидно, что под покрывалом у нее ничего не было. Лицо его исказила странная ярость, он повернулся и тяжелыми шагами промаршировал к двери – эти шаги почему-то вызвали у Люси ассоциацию с Элгаром[18]. «Почему именно с Элгаром?» – мелькнула и исчезла мысль, пока она в недоумении смотрела на Уимисса. Ну конечно, «Торжественные и церемониальные марши»…
У двери он повернулся и сказал:
– Поскольку ты ворвалась в мою комнату, хотя я ясно дал понять, что мне не нужно твое общество, мне ничего не остается, как покинуть ее.
А затем прошипел сквозь зубы:
– Пойди оденься. Запомни: сексуальные уловки на меня не действуют.
И вышел вон.
Люси стояла, в растерянности глядя на дверь. Сексуальные уловки? Что он имел в виду? Неужели он подумал… Подумал, что она…
Она густо покраснела. Потом еще плотнее обернулась одеялом и тоже промаршировала к двери. Глаза у нее горели.
Невзирая на одеяло, ей удалось с большим достоинством подняться по лестнице, и как раз в тот момент, когда она проходила по площадке второго этажа, из спальни вышла Лиззи с целым ворохом вещей.
– Батюшки! – уже традиционно вскричала Лиззи и уронила щетку для волос и туфли.
Не обращая на нее внимания, Люси с тем же достоинством поднялась еще на один пролет и, войдя в комнату Веры, проследовала к огню, где и стояла молча, пока Лиззи, упрекая ее за то, что она в таком виде спускалась вниз, одевала ее и причесывала.
Она молчала. Она не двигалась. Она была за тысячу миль от Лиззи, погруженная в совершенно новые для нее, удивительные и болезненные мысли. Однако под конец, когда Лиззи осведомилась, что еще она может для нее сделать, Люси посмотрела на нее долгим взглядом, потом, наконец, осознала, кто это, и, положив руку ей на плечо, произнесла очень серьезно:
– Большое спасибо за все.
– Простите меня за окно, мэм, – пролепетала Лиззи, твердо уверенная, что это именно она стала причиной всех неприятностей. – Не знаю, что на меня нашло, если я о нем позабыла.
Люси слабо улыбнулась.
– Не беспокойтесь. Это не важно, – сказала она и подумала, что, если бы не окно, они с Эверардом… В таких мыслях нет никакого смысла. Если бы не окно, нашлось бы что-нибудь другое.
Лиззи вышла. Она была недавним приобретением, единственная из прислуги не знала покойную миссис Уимисс, однако сказала себе, что несомненно предпочитает эту. А Люси стояла все там же и, глядя в пол, вернулась к новым для себя удивительным и болезненным мыслям.
Эверард… Это возмутительно – то, что он сказал о сексуальных уловках, просто возмутительно. Она снова вспыхнула, казалось, горячая волна стыда затопила все ее тело. Она почувствовала, что никогда больше не сможет выносить его объятий. Он все испортил. Но так думать нельзя, такие мысли разрушают саму суть брака! Нет, она не должна позволять себе так думать, она должна гнать эти мысли, надо забыть его слова. На самом деле он не это имел в виду. Это все его темперамент. Ей не следовало спускаться. Но откуда она могла знать? Это все было внове для нее, новая сторона Эверарда. Наверное, думала она, глядя, как огонь отражается в блестящем, скользком дубовом полу, людям с темпераментом следует жениться на тех, у кого тоже имеется темперамент. Тогда они понимали бы друг друга, перебрасывались бы похожими репликами, словно шипящими, яростными шарами, понимали бы, сколько времени это может длиться, и спасались бы вспышками эмоций от смертельной обиды, смертельного одиночества тех, кому ярость чужда.
Одиночество.
Она подняла голову, огляделась.
Нет, она не одинока. Здесь все еще остается…
Она подошла к книжной полке и принялась вытаскивать книгу за книгой, жадно вчитываясь в имена и названия, лихорадочно переворачивая страницы в попытке узнать, понять. Вера…
XXI
Тем временем Уимисс пребывал в гостиной, поджидая, пока его жена освободит библиотеку и он сможет туда вернуться.
Там он и вышагивал, погрузившись в горестные мысли, ибо был весьма сердит. Гостиная представляла собой еще одну длинную мрачную комнату, которой в последнее время пользовались редко. Раньше, когда Уимиссы только поселились здесь, им наносили визиты и они устраивали увеселения, приглашались викарий, местный доктор, помещик, кто-то из деловых партнеров Уимисса с женами в придачу – заполнить пространство. Но со временем эти увеселения как-то иссякли. Им чего-то не хватало, чего-то, что могло бы их оживить. Он думал об этом, и шаги его эхом отдавались в помещении, из которого последний гость сбежал много лет назад. Это все из-за Веры. Она виновата, что к ним перестали приходить гости. Она была такой небрежной, такой незаинтересованной. Трудно ожидать, что люди станут к вам наведываться, если вы не оказываете им должного внимания. А гостиная сама по себе очень даже приятная. И рояль здесь имеется. Только на нем никто не играет. Хотя Вера столько болтала по поводу музыки, притворялась, будто все в ней понимает.
«Колдовской апрель», вышедший в 1922 году, мгновенно стал бестселлером в Великобритании и США и создал моду на итальянский курорт Портофино. Что ждет четырех эксцентричных англичанок из разных слоев общества, сбежавших от лондонской слякоти на Итальянскую Ривьеру? Отдых на средневековой вилле, возвращающий радость жизни, или феерическая ссора с драматическим финалом? Ревность и конкуренция или преображение, ведущее к искренней дружбе и настоящей любви? Легкая, полная юмора и искрометности книга, ставшая классикой для многих поколений читателей. Элизабет фон Арним (1866–1941) – английская писательница, автор бестселлеров «Елизавета и ее немецкий сад», «Вера», «Все собаки моей жизни», «Мистер Скеффингтон» и др.
Лотти Уилкинс и Роза Арбитнот не были счастливы в браке. Обе почти смирились со своей участью, но однажды в «Таймс» они прочли объявление о сдаче внаем небольшого средневекового замка в Италии. Высокую арендную плату дамы решили поделить на четверых и нашли еще двух компаньонок. Вскоре, покинув хмурый, дождливый Лондон, четыре леди отправились в Италию. Окруженный чудесным садом замок оказал на женщин волшебное воздействие, здесь они вдруг осознали, как прекрасна жизнь, и почувствовали, что могут и должны быть счастливыми…
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.