Венец многобрачия - [8]

Работа над Бельмоном так меня захватила, что я совершенно не заметила, как прошел день. Заболели глаза, и я услышала обиженные подвывания Горация. Когда пес его размеров и комплекции не лает, не рычит, а тонко подвывает, это странно, но я знала, – так Гораций сообщает, что ему срочно и уже давно нужно прогуляться. Я взглянула на часы и ахнула: Гораций имел полное право на меня обижаться.

– Прости меня, Гораций! – искренне расстроилась я.

«Что с тебя взять, с растяпы», – говорил его взгляд.

Хоть и выяснилось, что все, случившееся в Сосновке утром, мне показалось, желтую полицейскую куртку я почему-то не решилась надеть, а накинула мамин старый плащик, который она использовала, очевидно, с той же целью – для собачьих прогулок. Гораций так торопился, что даже обрадовался, что я не потащила его в Сосновку. Мы быстренько пробежались по пустырю возле дома и отправились домой. Возле лифта стоял мужчина, – вроде бы я его уже видела на нашей лестнице пару раз, – очень аккуратный, весь отглаженный-отутюженный, коротко подстриженные светлые волосы с чуть заметной сединой, а лицо такое… как бы обесцвеченное: очень светлые брови, очень светлые глаза.

Мой дуралей Гораций вообще-то не слишком игрив – все-таки возраст солидный, да и комплекция не та, и вообще ротвейлеры по природе своей скорее флегматики, но тут он то ли не догулял, то ли еще что ему привиделось, но только он вдруг с радостным лаем подбежал к этому белобрысому и встал грязными лапами на его девственно чистый светлый плащ. Сначала я онемела от неожиданности, потом потянула Горация за поводок, но пес стоял насмерть.

– Да оттащите же его! – прошипел белобрысый.

Не могу сказать, что он испугался, держался он спокойно, многие бы на его месте перетрусили: здоровенный ротвейлер, прыгающий лапами на грудь – это не для слабонервных. Пока я возилась, Гораций успел пару раз переступить лапами по плащу и теперь белобрысый был вымазан основательно.

– Да что же это такое! – закричал он и оттолкнул Горация.

– Простите нас, Гораций вообще-то очень воспитанный, – каялась я, но голос мой звучал неуверенно.

– Я вижу, – с сарказмом отозвался белобрысый.

– Может, я смогу что-нибудь сделать с плащом? – неуверенно проговорила я.

– С плащом сможет что-нибудь сделать американская чистка, – наставительно произнес белобрысый.

Я хотела сказать, что оплачу ему чистку. Потом посмотрела на плащ и шикарные итальянские ботинки, они были абсолютно чистыми, хотя на улице грязновато после вчерашнего дождя. Стало быть, приехал на машине и оставляет ее на стоянке за домом. Ну и черт с ним, не обеднеет, если лишний раз в чистку отдаст!

– Гораций, домой! – Я потянула пса по лестнице.

Пусть этот белобрысый один едет на лифте, а мы, назло всем, пойдем пешком.

Не успели мы переодеться, то есть это я переоделась, а Гораций всего лишь снял ошейник и намордник, как раздался звонок. Я чертыхнулась и выглянула в глазок и там увидела своего третьего мужа Олега. Сегодня, пожалуй, я не против была пообщаться с ним. Я открыла дверь, и Олег сразу же попал в объятия Горация. Они обожают друг друга. Почему это делает Олег – понятно, он мучается угрызениями совести за то, что в свое время требовал Горация усыпить, поэтому очень к нему привязался, а вот почему Гораций так трепетно к нему относится – я в толк не возьму. Очевидно, у них духовная близость.

Сначала Олег осмотрел собаку, потом взглянул на меня и произнес прокурорским тоном:

– У вас с Горацием некормленый вид. В квартире не пахнет обедом. Вам надо нормально питаться.

– Ты пришел, чтобы читать мне нотации? Насколько я знаю, у тебя теперь есть собственная жена, вот ее и воспитывай, – по привычке к пререканиям ответила я, но сегодня это звучало как-то не всерьез, а так, по-обыденному.

– Жена тут ни при чем, – спокойно ответил Олег, – я не могу оставить тебя без присмотра, я несу за тебя ответственность.

С этими словами он прошагал на кухню и начал ревизию припасов.

– Собака должна правильно питаться, – зудел он, – это же ротвейлер, ему мясо нужно.

– Ну, уж Горация-то я голодом не морю! – возмутилась я. – Путь только попробует он тебе соврать.

– Важно не только кормить собаку, важно, как ты ее кормишь, – закончил Олег, вынимая из морозилки что-то трудно опознаваемое. Он любит оставлять за собой последнее слово.

– Ладно, ты можешь пока заниматься своими делами, мы тут сами разберемся и позовем тебя, когда все будет готово.

– Что будет готово? – Я почувствовала, что хочу есть.

– Сегодня жаркое по-мексикански! Вот я принес все ингредиенты – лук, перец, зеленый и красный, помидоры, а мясо у тебя есть.

– Послушай. Я не против жаркого по-мексикански, но неужели у тебя нет других дел, кроме как таскаться ко мне и проводить время на кухне? – не удержалась я. – Ведь мы вроде бы развелись…

– У тебя портится характер, – спокойно сказал он, не желая обидеть, а просто отметил очевидный факт.

– Да знаю я, характер у меня и так всегда был скверный. Естественно, когда женщина разводится с первым мужем, говорят – бывает, когда со вторым – ужасное невезение, а вот когда уж с третьим – тогда говорят, что мужчины тут ни при чем, это у нее самой что-то не то. Так что я уж как-нибудь проживу одна со своим скверным характером, не нужно меня опекать. Конечно, если ты беспокоишься о собаке…