Вена: история города - [90]

Глава двадцать четвертая Наследие Томаса Бернхарда

А что сказал бы о сегодняшней Вене Томас Бернхард, который до самой смерти в 1989 году слова доброго об Австрии не вымолвил? Произвели бы на него впечатление эти изменения или он продолжал бы свои страстные и такие модернистски выразительные монологи об австрийских ксенофобии и провинциализме?

Но и абстрагируясь от того, что Австрия стала действительно более открытой, Бернхарду пришлось бы пережить еще одно потрясение (и возможно, оно заставило бы его приехать сюда еще раз) — то обстоятельство, что его пьесы не выходят из репертуаров почти всех театров, несмотря на его завещание. И мало того, публика сопереживает и ни в коем случае не позволяет себе отбросить все обвинения и издевки, сыплющиеся на нее со сцены. С бурным восторгом (и быть может, с растущим пониманием?) принимает она неприкрытую ненависть и презрение автора к своей родине и ее народу. Так было не всегда. «Весьма показательно!» — вероятно, подумал Бернхард по поводу последнего пережитого им большого театрального события, связанного с его именем. Тогда, в ноябре 1988 года, почтенная публика, присутствовавшая на премьере его «Площади Героев» в Бургтеатре, выражая свой протест против этой постановки, вышла на улицы, чуть не побила камнями режиссера, заклеймила автора пьесы как предателя отечества, а пресса и политики с редким единодушием требовали запрещения спектакля.

Вероятно, эта шокирующая история только укрепила Берхарда во мнении, что австрийцы не выносят критики в свой адрес, их ксенофобия неизлечима, а провинциализм попросту невыносим, а потому есть только одно адекватное решение: прервать все контакты с этой страной. В физическом смысле это произошло 5 февраля 1989 года, когда умер писатель. Ему было всего 58 лет, но, несмотря на все трудности и недуги, у него хватило сил бороться с родиной до последней своей строчки. В завещании он очень выразительно запретил издавать и ставить на сцене свои произведения в Австрии с момента его смерти и до истечения срока действия авторских прав. Исключение составили лишь четыре пьесы, постановку которых еще при жизни автора осуществил режиссер Клаус Пейманн в Бургтеатре и в Академическом театре. Бернхард расторг договор с зальцбургским издательством «Резиденц» и передал права на публикацию своих произведений франкфуртскому издательству «Зуркамп», а также поручил распоряжаться своим творческим наследием сводному брату Иоганнесу Петеру Фабиану и его преемникам, а также издательскому редактору. Он счел важным еще раз подчеркнуть, что отказывается от всякого сотрудничества с австрийским государством и запрещает ему любое вмешательство и упоминание в отношении себя лично и своих произведений. Дабы исключить любое неверное толкование, он употребил в тексте завещания слова «австрийское государство» вместо «Австрийская Республика» или «Австрия», чем еще раз подчеркнул, что его волеизъявление окончательно и не зависит от официального наименования Австрии.

Так или иначе, но Австрии пришлось считаться с этим завещанием. Разумеется, все это вызвало очередной взрыв эмоций, но так было всегда с любой строчкой, написанной Бернхардом. На протяжении девяти лет воля автора неукоснительно выполнялась.

И только в Академическом театре и Бургтеатре в репертуаре продолжали значиться четыре пьесы Бернхарда — каждая из них настоящий кошмар для австрийского гражданского самосознания и каждая всегда собирала полный зрительный зал. Директором Бургтеатра в то время был немец Клаус Пейманн, друг Бернхарда, разделявший его мнение об Австрии. Он даже позволял себе назначать спектакль «Площадь Героев» в дни национальных австрийских праздников — при том, что Бургтеатр считается национальным театром. Но еще ужаснее было то, что австрийцам приходилось все это время беспомощно наблюдать, что творческие прозрения Бернхарда ускользают от них. В то время, как на родине с ним продолжали лишь спорить, Европа, напротив, приняла этого выдающегося и едкого писателя и восторгалась его мастерством. Здесь с сочувствием говорили о его ужасном детстве, проведенном в Баварии и Зальцбурге, о болезни легких, о лживой атмосфере в послевоенной Австрии и о непреодоленных, иногда открытых, а иногда завуалированных проявлениях фашизма в этой стране, за что он, собственно, и наказал эту страну. Конечно, зарубежные театры и издательства быстро оценили и принялись использовать все преимущества, предоставленные им завещанием Бернхарда, причем не только в немецкоязычном пространстве. Австрийские читатели продолжали читать его книги благодаря усилиям «Зуркампа», а особенно ярые театральные поклонники ездили на спектакли в близлежащие немецкие города.

Тем временем австрийское издательство «Силентиум» осаждало все больше людей. Австрийские интеллектуалы раскололись на два лагеря: одни считали возвращение произведений Бернхарда на родину своим моральным долгом, а другие, напротив, — неуважением к его памяти. Официальные круги отбросили былую враждебность и вспомнили о десятой годовщине смерти писателя; они просто не могли примириться с тем, что Бернхард в результате одержал моральную победу, и стремились преодолеть волю умершего, продвигая идею возращения писателя на родину. Их главный аргумент состоял в том, что за последние девять лет очень многое изменилось: Австрия весьма продвинулась в процессе преодоления прошлого, федеральный канцлер Враницки хоть и поздно — в начале 1990-х, — но все же отказался от более или менее официальной традиции представлять Австрию в роли жертвы аншлюса. Сняли табу с документальных кадров, где восторженная толпа приветствует Гитлера на площади Героев, а именно на площадь Героев выходят окна квартиры главного действующего лица в одноименной пьесе Бернхарда. После долгих-долгих лет теперь нет уже ничего особенного в упоминании всеобщего ликования, с которым австрийцы приняли присоединение к Германии. И хотя по-прежнему неприятна главная мысль пьесы о том, что Австрия не изменилась и остается такой же нацистской, как и в 1938 году, но теперь она уже не кажется кощунственной. А слова Бернхарда: «Где австрийцы, там нацисты» — не воспринимаются так жестко. Все это осталось в 1988 году, говорили сторонники «возвращения» Бернхарда. Да, и по справедливости перед Берхардом стоило бы даже извиниться, поскольку в ходе работы над ошибками прошлого выяснилось, что обвинения, казавшиеся клеветническими девять лет назад, оказались правдой. Выставление напоказ австрийского провинциализма, клерикализма, лицемерия и нацизма по прошествии многих лет стали значительно менее болезненными, и все менее образ страны в зеркале пьес Бернхарда является отражением нынешнего австрийского общества. Следующим аргументом было то, что Бернхард всегда вызывает ярость, не желая ничего опровергать и слушать возражения. Поэтому пораженные зрители и читатели с необъяснимым мазохизмом вслушиваются и вчитываются в его текст, чтобы точно установить, где Бернхард исказил действительность, и опровергнуть его.