Великолепная маркиза - [28]

Но молодая женщина никак не проявила своего отчаяния. Она оделась, распахнула двери и вышла к своим конвоирам.

— Идемте, господа, я готова!

Она пошла между ними, гордо выпрямившись, в строгом черном платье с белоснежным воротником и манжетами, повязав волосы черной бархатной лентой. Словно околдованные чистой красотой молодой белокурой женщины, мужчины двинулись за ней с почтением, на которое при других обстоятельствах могла рассчитывать лишь королева. Их поразило ее лицо — спокойное, со следами пережитого горя.

Анна-Лаура даже не обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на свой дом, и села в фиакр, который ждал во дворе. Его сопровождали два конных жандарма. Женщина презрительно улыбнулась:

— Четверо мужчин? Ради одной женщины? По-моему, это слишком!

— Женщины бывают куда сильнее мужчин, — ответил один из стражников. — Всегда лучше принять меры предосторожности. Особенно если речь идет о друзьях Австриячки!

— Позвольте вам напомнить, что она все еще королева! Даже если это слово вам не нравится!

— Да неужели? Ну это долго не продлится! И если вы хотите еще пожить, вам следует воздержаться от подобных заявлений!

Анна-Лаура передернула плечами и промолчала. Фиакр тронулся, им предстоял долгий путь через весь Париж…

Тюрьма Форс занимала в квартале Марэ, недалеко от развалин Бастилии, просторный дом, когда-то принадлежавший герцогам Форс. Особняк был одним из самых больших и красивых в Париже. Его прежний хозяин был человеком причудливой судьбы. Еще ребенком он избежал смерти во время Варфоломеевской ночи, притворившись мертвым и затаившись между трупами отца и брата. Позже именно он оказался в карете вместе с королем Генрихом IV, когда Равальяк бросился на короля с кинжалом, и именно он обезоружил убийцу. Кинжал Равальяка хранился потом в семье.

Как и большинство особняков в квартале Марэ, этот дом пришел в упадок. В 1780 году Людовик XVI решил превратить его в образцовую по тем временам тюрьму. Большее помещение предназначалось для мужчин, меньшее — для женщин дурного поведения. После падения Бастилии в обе тюрьмы остался только один вход — низкие ворота в конце улицы Балле. Туда невозможно было въехать в карете или верхом, и только невысокие ростом люди могли войти, не согнувшись.

У этих ворот и высадили бывшую маркизу де Понталек. Ей даже не удалось рассмотреть серые стены и маленькие грязные окна, забранные решеткой. Желая показать свое рвение, ее стражники, проявлявшие до этого момента достаточно снисходительности, схватили ее за руки и потащили внутрь. За решеткой оказался длинный коридор. Из него можно было попасть в некогда приятный зеленый дворик, потерявший всю свою прелесть, и оттуда в женскую тюрьму Форс. Туда и отвели Анну-Лауру после того, как чиновник записал ее имя в книге, усердно осыпая ее при этом оскорблениями; Женщине пришлось вынести и сальные шуточки охранников.

Анна-Лаура с облегчением вздохнула, когда ее наконец привели в женскую тюрьму и передали на попечение женщины лет сорока, суровой на вид, но прилично одетой. Она приветствовала новенькую кивком и отвела ее в камеру на первом этаже. Тусклый свет проникал сквозь маленькое и высоко расположенное окошко. В камере не было ничего, кроме старого соломенного тюфяка, табуретки, таза и ведра.

— Вам недолго быть в одиночестве, — заметила госпожа Анер — надзирательница. — К нам везут арестованных со вчерашнего дня. В основном это мужчины, но будут и женщины.

— Кого же арестовали?

— Людей из Тюильри, разумеется. Например, Вебера, молочного брата ко… Марии-Антуанетты. И еще офицеров и телохранителей графа Прованского.

— Но брат короля давно уехал! Ему не нужны были телохранители.

— Что я могу вам ответить? У вас, конечно, найдутся друзья среди этих людей…

— До вчерашнего дня я никогда не бывала в Тюильри. Я там почти никого не знаю.

— Но вас обвиняют в том, что вы близкая подруга…

— Королевы? Она едва меня знает, но я предана, ей с тех пор, как она оказалась в беде.

— Вам ее жаль?

— Да, потому что она боится за своих детей.

— У вас тоже есть дети? Вы еще так молоды.

— У меня была дочка, но она умерла месяц назад.

— Так вот почему вы в трауре! Простите меня, если я вам показалась нескромной. У меня тоже есть дочь, и если вам что-то понадобится, — быстро добавила госпожа Анер, — дайте мне знать через Арди, тюремщика. Он славный человек и не станет вас мучить.

— Должна предупредить вас, что у меня нет денег. У меня все отобрали. Но мне ничего и не нужно.

Задумчивый взгляд надзирательницы остановился на совсем еще юной женщине, которая, казалось, отказалась от всего. Голос госпожи Анер зазвучал мягче:

— В тюрьме всегда что-нибудь нужно. Особенно женщине… Я к вам еще загляну.

Она уже собиралась выйти, но Анна-Лаура удержала ее:

— Прошу вас, сударыня, не могли бы вы мне сказать, здесь ли герцог Нивернейский?

— Нет, его здесь нет, но это не значит, что его сюда не привезут. И потом, другие тюрьмы тоже заполняются арестованными. Но вы сказали, что никого не знаете. Значит, вы обманули нас?

— Нет-нет! Это мой единственный друг, и он уже очень стар.

— Я постараюсь выяснить.

Раздалось звяканье ключей, потом заскрежетал замок, и все стихло. Анна-Лаура оказалась в полутьме, так как солнце не проникало в окно камеры, где держался сильный запах плесени. Она слышала не только звуки тюрьмы, но и шум с улицы, где ни на минуту не стихала вакханалия. Когда люди не пели эту кошмарную «Са ира!», они выкрикивали проклятия королевской семье, герцогу Брауншвейгскому и всем этим арестованным дворянчикам, которых постоянно подвозили к воротам тюрьмы. Не смолкали восторженные приветствия в адрес Дантона, Марата и Робеспьера, приведших народ к переменам и новой жизни, которая, как надеялась толпа, продлится вечно.