Великий музыкант - [14]
— Посмотрите, Франсуа, — сказала она, обратившись к Терье с невольным испугом, — какое страшное лицо.
Борис Аркадьевич застучал палкой по столу и стучал до тех пор, пока к нему не подошел гарсон.
— Faites venir le maitre d’hotel, — сказал Сверлов.
Когда подошел метрдотель, Сверлов сказал:
— Je commande un cafe. Expliquez au garcon qu’il ne faut pas faire des gestes aux clients au lieu de reponse. On n’est pas dans un petit cafe de la Villette ici, je l’espere[21].
Кофе тотчас же был принесен, и Борис Аркадьевич замолчал, хотя в его глазах еще продолжала стоять тень того страшного выражения, которое испугало Елену Владимировну.
— Интересное лицо, — сказал Алексей Андреевич.
В эти минуты Борис Аркадьевич увидел меня и поклонился издалека.
— Вы его знаете? — спросил меня Франсуа.
— Знаю. Это очень милый молодой человек с мягким характером.
— En effet?[22] — сказала Елена Владимировна, которая казалась погруженной в разговор с Алексеем Андреевичем.
— Если хотите, я его вам представлю.
И Борис Аркадьевич попал таким образом в этот круг людей — и в то ограниченное ночное пространство, в котором были глаза Елены Владимировны, и голос Великого музыканта, и мелодический шум незримого оркестра; и на краю моих представлений об этом — смуглое лицо застрелившегося сутенера и липкие и отвратительные лица нищих с Севастопольского бульвара.
Борис Аркадьевич быстро узнал все отношения, связывавшие между собой этот круг людей; он сразу возненавидел Ромуальда, он был недоброжелателен к Франсуа, которого обидел тем, что сказал, что не читает новых писателей, а французов в особенности; и, встретясь глазами с Еленой Владимировной, он особенно пристально потом смотрел на какой-нибудь незначительный предмет, находившийся перед ним, точно изучал его. Он был необычайно скрытен; и только случайно я узнал, что нередко Борис Аркадьевич шел по пятам за Еленой Владимировной и Франсуа и сопровождал их всюду, без того, чтобы подходить к ним. Я имел возможность убедиться в этом три раза. Я знал, что Франсуа играет на скачках и ездит в Longchamps и Auteuil вместе с Еленой Владимировной; и однажды за разговором Сверлов мимоходом сказал, что не так давно на скаковом поле в St. Cloud он встретил знакомого, которого считал умершим.
— Вы любите скачки, Борис Аркадьевич?
— Терпеть не могу, — сказал Сверлов.
— Ваш друг, кажется, очень любит развлечения, — заметила мне Елена Владимировна.
— Кто же их не любит? Все любят.
— Вы меня не понимаете. Он всегда на Монмартре. Я там была четыре раза за последние две недели и каждый раз встречала его.
— Да, он, кажется, любит Монмартр, — сказал я.
Как-то вечером, решив отправиться в кинематограф и не найдя нигде подходящей программы, я пошел от скуки посмотреть revue «Oh, oh, dansons a Paris!»[23] в маленьком театре Монпарнаса, где было шесть girls[24], одна певица с недовольным лицом и три актера, из которых самый высокий был директором труппы, владельцем театра, режиссером, автором и премьером; оркестр был ужасный, декорации тоже, публика была в кепках, а на сцене говорили и пели вещи, рассчитанные на невзыскательную парижскую публику окраин и небогатых кварталов. Я невольно вспомнил Россию, лето, провинциальные города и фарсы, разыгрывавшиеся в местных театрах, — впрочем, там все это было лучше.
— Средний французский актер может сравниться по своему душевному убожеству только с негром, самоедом или зулусом — с той разницей, что те все же естественнее, — сказал как-то Борис Аркадьевич. — А в «Comedie Francaise» вы не были? — продолжал он. — Я попал туда однажды на длиннейшую трагедию Корнеля, которая сама по себе была чрезвычайно дурна, и это еще усугублялось вовсе невероятной игрой актеров: они делали однообразные движения, вытягивая и отдергивая руки, стонали на сцене и говорили с такими интонациями, которые, по их наивному мнению, должны были сделать их речь похожей на речь римлян, но которые мне лично показались бы наиболее характерными в устах идиота или сумасшедшего. — Резкость суждения Бориса Аркадьевича, всегда несколько задевавшая меня, на этот раз показалась мне оправдываемой. Итак, я пришел в этот маленький театр, сел на свое место и вдруг увидел Елену Владимировну и Франсуа, смеявшегося беспрестанно, — я слышал, как он сказал: «Non, mais c’est fantastique»[25], — и недалеко от них Бориса Аркадьевича. Борис Аркадьевич был в смокинге, производившем необыкновенно странное впечатление, его соседи сидели в расстегнутых рубахах и в ночных туфлях; он, Елена Владимировна и Франсуа все время видели на себе равнодушно-любопытные взгляды публики, а певица, исполняя какой-то романс, протянула руки со сцены по направлению к Борису Аркадьевичу и прямо взглянула на него, отчего его лицо сразу же задергалось; и он отвернулся, посмотрев предварительно наверх с безнадежным видом — как он это делал всегда, если в его присутствии говорили глупости или совершали поступок, который он считал неправильным. Я вышел из театра за минуту до конца спектакля; и, закуривая на улице папиросу, я видел, как вслед за Еленой Владимировной и Франсуа двинулся Борис Аркадьевич, и все они свернули в маленькую улицу — по пути к квартире Франсуа.
