Великий день инков - [83]

Индейцев возглавлял белолицый вождь Ганкаур. Рядом с ним шел худой юноша в коротеньких штанишках, в разорванной голубой рубашке. Это был Олесь. Жадно любопытные глаза его быстро оглядывались по сторонам.

Вдруг Олесь просиял на лице. Придержал шаг. Прижал к груди кулаки.

— Папа! — воскликнул он сдавленным голосом и изо всех сил бросился к профессору Крутояру.

Ганкаур идет первым. Он лучше всех знает дорогу, каждый выступ на ней, каждый камень. Это он со своими воинами загнал в глубокие пещеры Комо людей таулипанг, чтобы здесь отдать их на растерзание голодной смерти.

Ван-Саунгейнлер на ходу рассказывает Крутояру историю преступления. Арекуны были раньше сильными и непокорными. Они не склонялись перед белыми властелинами. Жили полудикой, охотничьей жизнью, обрабатывали свои бедные поля. Вождь таулипанг Нангеу упорно не хотел признавать над собой всевластие бездушных чиновников. Упорно и с особым вдохновением продолжал он традиции прадедов: ежегодно в день доброго духа Кахуньи он зажигал на вершине горы Комо огонь свободы и непокорности. Хотя сам был темным и суеверным, однако кое-что понимал в истории, помнил, что именно на этих землях доживали свои жизни последние потомки инкских воинов. Поэтому он положил себе целью стать мессией своего народа, поднять людей на борьбу и отвоевать для них хотя бы часть потерянных свобод. Конечно, такие настроения касика стали известны полиции. Черный Себастьян начал оттеснять людей таулипанг в сельву, лишил их земельных наделов, лишил также права покупки оружие и продовольствие, наконец, чтобы окончательно расправиться с непокорным племенем, полиция решила уничтожить его главные роды. Воины Ганкаура...

Вдруг впереди послышались крики. Там началась ссора между пеонами и апиака.

Орнандо бросается вперед.

— Что случилось?

Пеоны, размахивая оружием, наперебой выкрикивают:

— Не пускать их в священную пещеру!

— Это они осквернили ее!

— Перевешать как собак!

Ганкаур, окруженный своими бойцами, стоял под высоким скалой, готовый к драке. Хищные глаза апиака яростно обжигали повстанцев.

— Мои воины пойдут в долину, — сказал твердо Ганкаур молодому креолу, когда тот стал расспрашивать, в чем дело. — Мы пришли к вам с миром. Мы зажгли огонь на священной горе...

— Никто вас не тронет, Ганкаур, — сказал Орнандо решительным голосом. — Слышите, люди? Ганкаура защищает добрый дух Кахуньи. — Орнандо оглянулся вокруг, его глаза встретились с гневными, оскорбленными взглядами пеонов. — Хорошо... — он замялся на мгновение, — иди, Ганкаур, в долину. Мы еще встретимся с тобой.

Отряд идет дальше, растянувшись по тесной котловине.

Все выше и выше поднимается каменистая тропа. Каменные глыбы нависают над головами бойцов.

И вдруг впереди появляется затканное лианами темное отверстие.

Пещера!

По одному осторожно входят бойцы под тяжелое своды. Жутко звучат шаги.

Орнандо идет первым, высоко держа над головой факел. Сырой мрак будто обволакивает огонь непроницаемым черным колпаком.

Идут долго, идут сквозь тьму, сквозь холодный сон веков. И вдруг, словно облако расступилось над головой, становится светло и просторно. Огромный подземный грот принимает в свои объятия бойцов.

Печальная картина предстает перед глазами людей. Трудно поверить в то, что они видят. Везде под стенами, на земле, во впадинах смутно белеют человеческие скелеты, большие, маленькие, перемешанные с землей, прикрытые истлевшими кусками материи.

— Более трехсот, — шепчет Орнандо.

— Они пришли сюда семьями, надеясь переждать здесь натиск апиака, — объясняет голландец. — Но Ганкаур блокировал пещеру и заморил таулипанг голодом.

Орнандо выше поднимает факел. Желтоватый свет сливается со слабыми лучами солнца, льющимися сверху.

— Мы будем помнить эту пещеру, — говорит молодой креол, словно произнося клятву. — Мы никогда не забудем последней тропы свободных людей сельвы.

В тот же день по приказу доктора Коэльо Ганкаур был арестован.

— Пьетро, ​​— дрожащим от волнения голосом сказал командир повстанцев. — Ты был моим сыном и остался им. Ты привел к нам своих воинов, чтобы помочь нам в борьбе за свободу. Я знаю все. Знаю, как ты поднялся на священную гору Комо и зажег там сигнальный огонь. Но ты сделал столько преступлений, что их не может простить человеческая совесть. Пусть суд республики решит твою судьбу.

Возле палатки горит костер, с голубыми жилками гаснущих веток по краям и веселыми трепещущими лепестками огня внутри. Высокое небо мерно качается, всплывает над землей звездной пылью. Тихо шепчет что-то сельва. На дальних постах перекликаются часовые.

— Завтра в путь, — говорит Крутояр. — Большая Амазонка давно заждалась нас.

— Я бы охотно отправился домой, — сонно бормочет Бунч, раздвигая палочкой ветки.

— Но маршрут есть маршрут, — улыбается него профессор. — Самое интересное еще впереди.

— Боже, боже!.. — Бунч укладывается боком на теплую землю. — Еще этого не хватало!

Олесь спит возле отца, положив на колени голову. Спит и Самсонов. Слышен его могучий храп. Правая рука сжата в кулак. Кажется, он держит мачете, которым только что прокладывал себе дорогу через сельву.

Еще будут дороги впереди, тяжелые и радостные, дороги надежды и дороги потерь.