Великий день инков - [73]
Подойдя к профессору, Себастьян с вызовом посмотрел ему в глаза и сказал:
— Мы второй раз встречаемся с вами, сеньор. Надеюсь, что это будет наша последняя встреча.
— Напрасно угрожаете.
— Вы до сих пор верите в силу своих полномочий?
— Они при мне и никто не отнимет их у меня.
Рука Оливьеро легла профессору на плечо.
Отведя Крутояра в сторону, комиссар негромко сказал:
— Вам остается только помириться со мной, сеньор профессор.
— Я не вижу оснований для ссоры.
— Слушайте, хватит играть комедию. Вы выполняете миссию, что не к лицу вам. Никто не оправдает вас. Представитель нейтральной страны в качестве разведчика.
Профессор поморщился, как от зубной боли.
— Это просто идиотизм! Никакой шантаж не поможет вам, господин... И, наконец, чего вы хотите от нас?
— Сеньор профессор! — повысил голос до угрожающего тона комиссар Оливьеро. — Я хочу знать, кому и какую весть от Эрнестины Коэльо вы несете? Никому? А-а, вы даже не хотите разговаривать! Что ж, тогда я вынужден буду задержать вас. Да, да, временно, конечно, до встречи с полковником Бракватисто. Но запомните, профессор: из рук полковника еще не вырывался живым ни один человек. У вас есть несколько часов, чтобы обдумать все. Слышите? Несколько часов, сеньор профессор!
САУКЬЯТО ПОМНИТ ДРУЗЕЙ
Всю ночь Тумаяуа и Олесь пробирались непролазная трущобами. Индеец ушел первым. Когда друзья натыкались на густое переплетение лиан, Тумаяуа брал Олеся за руку и просил:
— Не сердись, твой брат завел тебя в плохое место. Надо возвращаться назад.
Олесь брел за своим поводырем и вспоминал все, что привело их на эту темную ночную дорогу. Когда грянули первые выстрелы и из леса, словно стадо диких зверей, вылетели люди с карабинами в руках, Тумаяуа подскочил к нему и закричал: "Беги! Твой брат спасет тебя". И они побежали прямо в ночь, в неизвестность. Видимо, сын лесов Тумаяуа в тот момент забыл завет своих родителей, что самый страшный враг человека в сельве — одиночество. Индейцы никогда не отходили от своей тропы, не оставив после себя условных обозначений. Заблудиться в дикой, непролазной чаще — значит погибнуть.
Теперь они бродили по сельве без пищи и воды, полные страха и отчаяния. Сельва поражала темнотой, угрожающим шипением, нытьем, надрывным воем...
Злой дух Курукира шел неслышной походкой по следам двух безрассудных путешественников и пугал их своим демоническим смехом. Вот треснула ветка под его ногой. Вот зашуршало под его дыханием листья в наклонившейся кроне. По всему телу молодого индейца разлилась терпкая истома. Он дрожал, как в лихорадке. Олесь крепко держался за руку и молча глотал слезы. Он не осознавал всей сложности ситуации. Ему было просто страшно.
Он боялся ночи и бесконечных трущоб, боялся, несмотря на то, что рядом шел мужественный Тумаяуа, который знал лес и умел разговаривать всеми его языками. Он умел рычать, как пантера, тонко пищать, как инамбу, задыхаться, как кайман в болоте, плакать, как сова в темном дупле... Неужели Тумаяуа не выведет его к людям? В конце концов, лучше бродить ночь в этом пустынном лесу, чем попасть в руки тех бандитов, что ворвались во двор ранчо!
Вдруг индеец упал на землю и забормотал:
— Прости меня, всемогущий дух Курукира! Я, ничтожный Тумаяуа, сын касика племени арекунив Палех, бросил тебе вызов. Не убивай меня! Не отнимай моего сердца. Я обещаю отблагодарить тебя. Если ты выпустишь нас из этого леса, о, гордый дух Курукира, я принесу тебе в дар шесть шкур пумы. Пожалей меня и пожалей моего юного друга!
Затем он встал и осторожно оглянулся по сторонам.
— Пойдем, Олесь! — сказал негромко. — Курукира услышал мои слова. Пойдем скорее, он не тронет нас.
Исполненные детской веры в скорое избавление, они продвигались дальше. Юноши разговаривали о разных вещах, далеких и посторонних. За разговорами они забывали и лес, и свое одиночество, и опасность. Тумаяуа узнал, что за большим морем, о котором он уже не раз слышал от своего друга Орнандо, есть далекая страна белых людей, там совсем нет индейцев, нет сельвы и таких плохих комиссаров, как Черный Себастьян. В той стране, узнал Тумаяуа, нет бедных пеонов, а есть только богатые и счастливые пеоны, и все они работают на своей свободной земле, имеют скот, свои большие светлые дома... Тумаяуа слушал рассказ о солнечных дворцах, о школах, где учатся друзья Олеся, и изредка фыркал смехом.
Странный этот Олесь! Неужели он думает, что Тумаяуа совсем дурак и поверит в его сказки? Может, действительно на его родине живется лучше? Может, их Черного Себастьяна убили добрые креолы? Но все остальное — чистая выдумка. Ну, и пусть говорит — так им веселее идти.
И они шли — пробирались сквозь лианы, обходили топкие болота, змеиные гнезда.
Медленно усталость прочной паутиной опутывала их тела. Ноги становились непослушными и чужими.
Олесь первым не выдержал:
— Давай отдохнем немножко, хотя бы несколько минут... Я едва переставляю ноги.
Индеец ласково посмотрел на белого брата и обвел глазами небольшую поляну. Озаренная лучами утреннего солнца, она была сухая и приветливая.
— Ляжем здесь, Олесь, — сказал индеец, укладываясь на желтый мох.
