Великий Александр Македонский. Бремя власти - [26]

Пиксодар, сатрап Карии и правитель Галикарнасса, в свете предстоящего похода Филиппа на Персию, решил заключить военный союз с Македонией. А чтобы обозначить всю серьезность своих намерений, решил скрепить дело браком своей старшей дочери и царского сына Арридея – в Пеллу был послан его приближенный Аристократ, чтобы обговорить все детали. В принципе, шаг Пиксодора был логичен: он прекрасно понимал, что правитель такой могущественной державы, как Македония, никогда не согласится на брак своего сына и наследника с его дочерью, а потому принял, как ему казалось, вполне разумное решение – сосватать ее за другого, пусть даже и слабоумного, но тоже царского сына. В принципе, такое решение устраивало всех – и Пиксодора, и Филиппа, но, как оказалось, оно не устраивало человека, к которому не имело вообще никакого отношения – Александра. Даже, можно сказать, не его, а его окружение и, само собой, ненаглядную матушку. «Опять пошли разговоры; и друзья, и мать Александра стали клеветать на его отца, утверждая, будто Филипп блестящей женитьбой и сильными связями хочет обеспечить Арридею царскую власть» (Плутарх). Разговоры, по сути своей, дурацкие и не имеющие под собой ни малейшего основания – такой великий политик и реалист, как Филипп, никогда бы не передал трон Македонии психически нездоровому человеку. Он прекрасно осознавал, чем подобное самодурство может закончиться для страны, и никогда бы такое решение не принял. То, что мать повела подобные разговоры, вполне понятно, ни малейшего повода настроить сына против отца она не упускала. А вот поведение друзей, мягко говоря, удивляет, особенно таких здравомыслящих, как Гарпал и Птолемей. Возможно, в другой ситуации Александр на провокацию бы и не поддался, но вопрос престолонаследия был для него больным, и, не разобравшись что к чему, он сгоряча наворотил дел: «послал трагического актера Фессала в Карию, поручив ему убедить Пиксодара отвергнуть незаконнорожденного и к тому же слабоумного Арридея, а вместо этого породниться с Александром. Этот план понравился Пиксодару гораздо больше первоначального» (Плутарх). То, что план понравился Пиксодару, понятно: одно дело – дурачок без права на трон, а другое – законный наследник, но сатрапу, наверное, и в голову не могло прийти, что царевич занялся самодеятельностью и не согласовал этот вопрос со своим грозным отцом. А вот Филиппу подобное самоуправство явно не понравилось и вывело из душевного равновесия: «Царь горько корил сына и резко бранил его, называя человеком низменным, недостойным своего высокого положения, раз он хочет стать зятем карийца, подвластного царю варваров. Коринфянам же Филипп написал, чтобы они, заковав Фессала в цепи, прислали его в Македонию. Из остальных друзей Александра Филипп изгнал из Македонии Гарпала, Неарха, а также Эригия и Птолемея; впоследствии Александр вернул их и осыпал величайшими почестями». Судя по всему, Александр в этом вопросе так до конца и не разобрался, раз тех, кто его подставил, «осыпал величайшими почестями». А вот Филипп поступил гуманно: вместо того чтобы за подстрекательство – головы с плеч, взял да просто выгнал. Но явно не по доброте душевной, а чтобы не обострять конфликт с сыном. Вроде дело замялось, все утряслось, но тут разразился новый скандал, куда более серьезный, чем предыдущий, – да и последствия были гораздо печальнее.

* * *

«Однако неприятности в царской семье, вызванные браками и любовными похождениями Филиппа, перешагнули за пределы женской половины его дома и стали влиять на положение дел в государстве; это порождало многочисленные жалобы и жестокие раздоры, которые усугублялись тяжестью нрава ревнивой и скорой на гнев Олимпиады, постоянно восстанавливавшей Александра против отца» (Плутарх). Но самое примечательное, что значительную часть вины за происшедшее в семье несет и сама Миртала – Олимпиада. Когда однажды македонский царь явился исполнить свой супружеский долг и переступил порог спальни, то он был шокирован открывшимся перед ним зрелищем – рядом с женой на простыне лежала громадная змея. Филиппу не было дела ни до поклонения Дионису, ни до культа Кабиров, поскольку его это напрямую не касалось, но он, очевидно, испытал страшное отвращение к тому, что увидел. Осознать, что эти отвратительные ритуалы творятся у тебя дома, да еще в собственной спальне, было очень неприятным открытием. И его реакция на происшедшее была вполне нормальной и предсказуемой – дорогу на женскую половину он забыл. Возможно, ситуацию со временем и удалось бы стабилизировать, но тут вновь Олимпиада сделала глупость – то, что она усиленно распространяла слухи о божественном происхождении своего сына, теперь сыграло против нее. Повсюду утверждая, что Александр – не сын Филиппа, а Зевса, она помимо своей воли заронила в душу царя подозрение в супружеской неверности, ну а ходившая по македонскому двору байка о том, что Филипп лишился глаза, когда наблюдал, как его жена отдается богу, была обидна царю как мужчине. И дело кончилось тем, что его жена стала вызывать у него все большую неприязнь, которая со временем все усиливалась. Ситуация была накалена до предела и тут грянул гром – царь соизволил в очередной раз жениться. Мало того, что Филипп для невесты был староват и годился ей в отцы – поползли слухи, что ребенок от этого брака сможет занять македонский престол в обход Александра. Дело в том, что невеста царя, Клеопатра, была представительницей старой македонской знати, и если бы у царя родился сын, то он был бы чистокровный македонец, а Александр всегда помнил, что он – наполовину молосс. Поэтому враждебность царевича к предстоящей свадьбе понять нетрудно – а мать всячески подогревала его настроения. И в итоге на свадьбе произошел взрыв, все, что долго копилось у всех участников конфликта, вырвалось наружу.