Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы - [45]

Следовательно, основным фактором, который стоит учитывать при описании характера трансформации германских сообществ в этот период, является острая враждебность племен по отношению к Риму, вызванная военной жестокостью и агрессивной дипломатией последнего.

Не так давно были предложены два объяснения милитаризации германцев в римский период, выразившейся археологически в увеличении количества найденного оружия. Одно гласит, что все больше германцев отправлялись на военную службу в римской армии в качестве наемников, второе – что римские набеги и военные кампании к востоку от Рейна значительно повысили социальный статус воинов. Как было верно подмечено, оба этих мнения, пусть и кажущиеся противоположными, на деле отнюдь не несовместимы. Различные представители германского общества могли по-разному реагировать на давление со стороны Рима, и наверняка имело место и первое и второе явление, причем в жизни одних и тех же народов в разные периоды[103]. Я лишь подчеркиваю, что негативную реакцию на укрепление римской власти следует воспринимать всерьез, как и ее роль в политическом объединении разрозненных народов.

Ведь милитаризация, как мы уже видели, ушла далеко вперед – это уже не просто обычай хоронить воина с оружием. В римский период появляется новый язык политического лидерства, подчеркивающий возросшую важность войны. Верховные правители в буквальном смысле слова получали титул военного предводителя, и такого рода метаморфозу насильно вызвать нельзя. Германское политическое сообщество в позднеримский период по-прежнему включало в себя немало важных фигур, помимо королей, царей и их приближенных, и было необходимо согласие еще одного слоя общества (свободных людей?) на политическое объединение различных народов путем повышения статуса военных царей. Здесь вновь слились воедино позитивные и негативные факторы. Успешный в военном плане правитель, как верно подмечали многие, непременно привлек бы внимание Рима как возможный партнер для ведения приграничных дел и, следовательно, получал бы дары и субсидии. Однако при этом он оставался человеком – вроде Атанариха или Макриана, – способным воспротивиться наиболее грабительским требованиям империи и регулярным вторжениям легионов на его земли. Две вышеупомянутые личности, как мне представляется, демонстрируют важность антиримских настроений и пределов их выражения, имевших место к IV веку. Оба предводителя обрели почет и власть среди собственных народов благодаря своей ненависти к римским захватчикам и оказанием упорного сопротивления, однако при этом они же были готовы заключать с империей разного рода договоры, когда римляне по каким-либо причинам уступали и предлагали более приемлемые условия[104]. Это яркая иллюстрация того, по какой тонкой грани шел процесс политической централизации в германском обществе с самого начала.

Глобализация

Связи с Римом, существовавшие одновременно на разных уровнях и нередко накладывавшиеся друг на друга, ускорили трансформацию германского мира. Экономические потребности приграничья – возможно, в сочетании с передачей методов и технологий производства – стимулировали развитие сельскохозяйственного производства, которое, в свою очередь, вызывало другие изменения. Многие отправлялись на военную службу в римскую армию в качестве наемников и приносили домой либо деньги, либо ценности, полученные по окончании военной карьеры. К тому же (по крайней мере, в некоторых регионах, где имелись постоянные поселения, состоявшие в тесной связи с империей) в определенные периоды были в ходу римские монеты, ставшие элементом эффективного и простого механизма обмена. Появлялись новые торговые сети, возможно для продажи железной руды и куда более ценных товаров – рабов и янтаря. И не менее важным, чем новые источники обогащения, открывшиеся для германского мира, было то обстоятельство, что торговля рабами и янтарем требовала более сложных форм организации. Тут уже не просто римский покупатель подходил к германскому производителю. Северный янтарный путь и разросшиеся сети работорговли подчеркивают, что доходы вовсе не накатывали плавной волной на весь германский мир, разделяясь в равной степени между племенами. Появлялись отдельные группы, которые закрепляли за собой, нередко с помощью силы, право извлекать большую выгоду из новых возможностей, предоставляемых продвижением римских легионов к Рейну и Дунаю. Дипломатические и политические контакты также приводили к появлению новых источников обогащения; к тому же цари обладали, помимо всего прочего, военной силой в виде их личных дружин, а значит, могли требовать больших доходов и прав в торговле, а также забирать немалую часть ежегодных субсидий, поступавших в их земли.

И в то же время перемены в германском обществе форсировались иными контактами с Римской империей. Ежегодные выплаты не предоставлялись просто так, их нужно было заслужить – ведь экономическая поддержка была лишь одним из многочисленных приемов римской дипломатии для сохранения мира вдоль границы. Иногда приграничные германские племена подвергались военным налетам со стороны Рима. Влияние империи на них было столь велико, что ее правитель даже имел право решать, где им жить, с кем заключать союз, под чьей властью находиться. К тому же Рим нередко требовал с вынужденных союзников товары, услуги и даже людей. Их общественная жизнь должна была укладываться в жесткие рамки открытого, унизительного преклонения перед властью империи. Недовольство, вызванное этими обстоятельствами в большинстве народов-клиентов, выражалось в настоящей эпидемии мелких набегов на римские земли. На мой взгляд, оно также сыграло важную роль в процессе легитимации нового типа военных королевств, которые появились в германских землях в этот период и стали основанием более прочной политической консолидации, наблюдаемой в новых союзах. В распоряжении военных предводителей были реальные силы, позволяющие им требовать больше ресурсов у своих подданных и получать больше прибыли из новых источников обогащения, но при этом они также были способны защитить своих сторонников от имперского произвола.