Великие шпионы - [31]

Та же самоуверенность, благодаря которой Пеньковский так успешно действовал вначале, и стала причиной его гибели. Ян Берзин, начальник ГРУ в 1934 году, дал классическую характеристику своей профессии: «В нашем деле смелость, отвага, риск и огромное нахальство должны сочетаться с огромным благоразумием. Диалектика!» Пеньковский никогда не терял нахальства или азарта. Он предпочел пожертвовать благоразумием.

В январе 1962 года, заподозрив слежку во время встречи со связником, он быстро отказался от личных контактов и стал прибегать к связи через почтовые ящики. Его друзья и начальники продолжали доверять ему. В штабе ГРУ на Арбате он по-прежнему чувствовал себя как дома. Он знал, что угроза, если она будет, придет от КГБ, который, видимо, разрабатывал Олега с тех пор, как выяснил, что его отец служил в белой армии. Как отмечается в «Записках», он сознавал эту угрозу.

Сейчас задним числом легко объяснить, каким образом КГБ мог выйти на Пеньковского. Агенты КГБ за рубежом, как и в Москве, привыкли доносить о любых контактах советских граждан с иностранцами. К началу весны 1962 года донесений о частных встречах Пеньковского с Винном и другими набралось уже слишком много. Хотя все они легко объяснялись его служебными обязанностями, такое количество обычных донесений побудило поставить первый крохотный вопросительный знак.

Огромное количество подарков, которые Пеньковский привозил с Запада, также порождало подозрения у КГБ — хотя они и были предназначены начальникам и сотрудникам. В сумме эти подарки стоили больше, чем мог приобрести полковник на свою зарплату и командировочные. Еще один вопросительный знак в досье — ничего основательного, но достаточно, чтобы чуть-чуть усугубить подозрения, хотя бы в спекуляции.

И еще один важный фактор. Весной и летом 1962 года по мере того, как обострялись отношения с Западом, КГБ усиливал наблюдение за всеми иностранцами. Поэтому даже случайные контакты Пеньковского в Москве с англо-американскими дипломатами отмечались более старательно, чем прежде, — просто потому, что иностранцы находились под более плотным колпаком.

Пеньковский не боялся встречаться с Винном, потому что знал, что тот не кадровый разведчик, а бизнесмен, как написано в его визитной карточке. Однако КГБ явно считал Винна подозрительным субъектом хотя бы потому, что тот слишком часто ездит в Москву — в то время как ГРУ вынашивало планы завербовать Винна.

Пеньковский часто ходил в Министерство обороны и читал секретную литературу, в том числе относящуюся к его непосредственной сфере деятельности. Учитывая переданный им огромный объем информации, не исключено, что кто-то не раз встречал его там и тоже доложил куда следует.

Пеньковский чересчур полагался на свои связи с высокопоставленными деятелями, вроде маршала Варенцова и генерала Серова, что должно было отвлечь подозрения. Но в понимании КГБ именно такие связи и наводили на подозрения.

При возникновении малейших признаков неблагонадежности в КГБ принято тайно обыскивать квартиру подозреваемого. Кто-то, конечно же, внимательно присмотрелся к письменному столу. А коль уж обнаружен тайник, топор над человеком занесен. По когда именно это произошло, никому не известно.

Сейчас мы знаем, что встреча Пеньковского с Винном в июле записывалась и фотографировалась. Винн отмечает это в своих воспоминаниях о суде: «Они достают магнитофон. Звучит то голос Пеньковского, то мой. Этого достаточно, чтобы показать, что они прослушивали наши разговоры… Слышно, как я говорил: «Желаю тебе удачи, Алекс» и «У меня письма к тебе от них», а Пеньковский произносит: «Да, они пишут очень хорошие вещи…»

Либо в номере Винна были установлены микрофоны, как это делается со многими иностранцами в Москве, и эта запись дала основание к усиленной разработке Пеньковского, либо обыск на квартире Пеньковского побудил КГБ установить слежку за номером Винна. В любом случае, кто-то в КГБ наконец-то догадался сложить два и два.

Нам пока не известно, когда настало это прозрение в КГБ. Видимо, не в июле. Похоже, в конце августа Пеньковский еще пересылал информацию на Запад — этим временем датированы последние «Записки». И весьма сомнительно, учитывая нараставшую тогда напряженность в связи с карибским кризисом, что кому бы то ни было в положении Пеньковского позволили бы и дальше передавать такую информацию даже с целью выяснения контактов. Для контрразведки он был слишком крупной рыбой, чтобы водить ее на крючке.

Вероятнее всего, учитывая обычную медлительность советской бюрократии, чего стоит хотя бы запись и прослушивание тысяч разговоров иностранцев, прошло много недель, пока данные о виновности Пеньковского и Винна, собранные вместе, легли на стол высокого начальства.

Джакомо Казанова 5. Путешествие Казановы в Дюнкерк

Из «Мемуаров Джакомо Казановы».

Из приводимого отрывка становится совершенно ясно, почему Казанову, которого эпизодически нанимали как шпиона, помнят как великого любовника, а не как разведчика. Среди прочего, он нарушает основополагающее правило — не вызывать подозрений, когда жалуется на обыск его багажа таможенниками. С другой стороны, этот эпизод демонстрирует ловкий психологический прием, к которому некоторые люди с крепкими нервами прибегают в минуту опасности. Раз человек поднимает такой шум и выходит из себя, привлекая к себе всеобщее внимание, значит, он определенно не шпион — тот ни за что так не поступил бы.