Великая война. 1914–1918 - [129]
Тот день, 23 июля, стал высшей точкой и одновременно кризисом наступления на Верден. С 21 февраля в зоне боев было выпущено около 20.000.000 снарядов. Ландшафт непрерывно менялся, леса были разнесены в щепки, а земля настолько изрыта, что воронки от снарядов наползали одна на другую. Еще страшнее были масштабы человеческих потерь. К концу июня у каждой из противоборствующих сторон число убитых и раненых приблизилось к 200.000. Франция переживала это тяжелее, поскольку вступила в войну с численностью населения на треть меньше, чем Германия. Тем не менее для обеих армий Верден стал местом ужаса и смерти, где победить было невозможно. Последнее наступление на форт Сувиль немцы предприняли 11 июля, но оно было отбито. Затем немцы отказались от попыток разгромить французскую армию под Верденом и перешли к обороне. На какое-то время Верден снова стал «пассивным сектором» — до тех пор, пока в октябре французы не начали возвращать себе оставленные позиции. 24 октября был взят Дуомон, 15 декабря атака на более широком фронте позволила вернуть большую часть территории на левом берегу, потерянную с начала операции. К этому времени, однако, другое сражение, бушевавшее с 1 июля, переместило ключевую точку Западного фронта с Вердена на Сомму.
2. Наступление на Сомме
Верден планировался Фалькенхайном как операция по обескровливанию французской армии. Другая цель состояла в том, чтобы выбить из рук Великобритании ее «лучший меч». Уже в июне, когда до окончания битвы оставалось еще полгода, стало ясно, что ни той ни другой цели достичь не удалось. Доверие к Фалькенхайну как к начальнику Генерального штаба упало. Несмотря на его личные достоинства и интеллект, представительность, честность, решительность, веру в свои силы — на грани надменности — и не раз доказанную компетентность как штабного офицера и военного министра, общественное мнение связывало имя Эриха фон Фалькенхайна с поражением, а не с победой[461]. Ответственность за провал плана Шлифена, хотя неудача была обусловлена недостатками самого плана, и за окопную войну на Западном фронте, которую вне всяких сомнений должен был нести Мольтке, возложили на его преемника. Победы на Восточном фронте, под Танненбергом и даже на участке Горлице-Тарнув приписывались Гинденбургу и его единомышленнику Людендорфу. Сотрудничество Фалькенхайна с начальником австрийского Генерального штаба Конрадом фон Гетцендорфом привело к тому, что теперь на него возлагали вину и за неудачи австрийской армии против сербов и русских и даже за вступление Италии в войну, поскольку мотивы итальянцев были в основном антиавстрийскими. Единственной инициативой Фалькенхайна, которая безусловно являлась его собственной и которую можно было бы поставить ему в заслугу, окажись она успешной, было наступление на Верден, но уже к середине лета стало ясно, что это грандиозный провал. Влияние Фалькенхайна как начальника Генерального штаба ослабело еще до начала массированного артобстрела, с которого началось наступление англофранцузских войск на Сомме. На небосклоне взошла новая звезда — восточного титана Гинденбурга, который и сменит его на этом посту в августе того же года.
Битва на Сомме стала взлетом еще одного генерала — Дугласа Хейга. Джон Френч, этот maréchal, который привел британские экспедиционные силы во Францию, был очень сильно удручен обескровливанием своей любимой регулярной армии — ветеранов славных дней бурской войны, пылких молодых кавалеристов, среди которых он был воспитан, энергичных младших офицеров, выпускников Королевской военной академии, поколения смелых, исполненных чувства долга майоров и полковников, составлявших ему компанию на охоте в африканской саванне[462]. Смерть многих из них (потери семи пехотных дивизий, развернутых на континенте в ноябре 1914 года, составили 90.000 человек) так повлияла на Френча, что он испытывал почти навязчивую потребность посещать госпитали и беседовать с ранеными. «Очень трогательно видеть, как милы, добры и терпеливы мои дорогие парни. <…> Ужасная печаль и депрессия. <…> Как я все это ненавижу!»[463] Френч не был создан для современной войны в условиях политики национальных конфликтов. Он не мог испытывать те же чувства к сотням и тысячам добровольцев, идущих в атаку, какие испытывал к исчезающим представителям тех, кого называли военной косточкой, — тем, кого он сам знал юными офицерами, — не умел играть в бюрократические игры, в которых столь поднаторели его ровесники из Военного министерства и молодые подчиненные. А вот Дуглас Хейг, командующий 1-й армией британских экспедиционных сил, умел себя вести с сильными мира сего и даже с особами августейшей крови. Он стремительно женился на придворной даме королевы, едва успев познакомиться с ней, и принял приглашение к частной переписке от Георга V после того, как ситуация на Западном фронте зашла в тупик. К концу 1915 года многие старшие офицеры британских экспедиционных сил были едины в убеждении, что Френч исчерпал себя как командующий, и их мнение стало известно в Лондоне, но удар нанес именно Хейг. Во время визита короля во Францию в конце октября он прямо заявил монарху, что Френч стал «… источником слабости армии, и никто больше не может ему доверять»
