Великая тайна Фархелема - [15]

Но и тут не всё было просто. Ведь о многом из вновь открывшегося, что требовало осмысления, ни в каких древних текстах ничего в явном виде не говорилось — и это стало порождать серьёзные сомнения. А были же среди них такие, что по традиции считались откровениями «людей дальних миров», ещё на заре сознательной истории фархелемского человечества сумевших преодолеть межзвёздные расстояния (которые, измеренные вновь открытыми способами, оказались ошеломляюще огромны, даже если сравнить с расстояниями до соседних планет — также «выросшими» в несколько раз от того, какими считались ранее)! Но как могли они, столь мудрые и могущественные уже тысячелетия назад — тогда же не знать того, что открылось самим фархелемцам посредством куда более простых технологий? И всё же в текстах, традиционно принимаемых за их откровения, ничего этого не было…

Но особенно потрясло человечество Фархелема, кажется, и не это — а то, что, когда на волне бурного прогресса техники в странах Южного континента стал пробуждаться интерес к исследованию (и, по сути, открытию для себя) самой планеты, не ограниченному более лишь отдельными отрывочными сведениями о населённом полудикими племенами Экваториальном, и ещё более скудными — о далёком, почти безлюдном и совсем мало посещавшемся в древности Северном, и туда стали снаряжать уже систематические исследовательские экспедиции, ставшие затем всё более углубляться в неизведанные прежде океанские просторы в поисках всё новых и новых дальних островов — очередная такая экспедиция, имевшая целью уже кругосветное плавание, вместо этого вернулась с вестью о преградившем ей путь целом континенте, существование которого не следовало ни из каких преданий и хроник — по крайней мере, широко известных. И пусть сам континент (как определили последующие морские экспедиции, а с изобретением авиатранспорта подтвердили ещё два стратосферных полёта, и один — с высадкой части экипажа дирижабля) оказался чрезвычайно гористым, исключительно труднодоступным по всему периметру, и потому практически бесполезным в плане заселения и освоения людьми — но всё же это был не остров, а именно большой континент, о котором во всех известных издревле мифологических схемах сотворения мира никак не упоминалось. Даже напротив, в некоторых прямо говорилось: «Суши за морем на Западе изначально нет» — потому никто и не ждал встретить континент в той части планеты, где не думали найти даже малых островов. А ведь эти схемы претендовали, ни больше ни меньше — на объяснение всего Мироздания, начиная с самого сотворения! И теперь получалось: этот континент, согласно им, не был сотворён вместе с остальной Вселенной! Его не должно быть — но он был! И даже более того: когда стали разбираться, в некоторых мифологиях не нашлось ничего определённого и о Северном…

Но человечество Фархелема недолго пребывало в смятении. С ростом суммы знаний о мире всё более менялись и общие умонастроения: всё очевиднее становилось, сколь многих не только научных, но и нравственных истин не содержали учения, традиционно принимаемые за средоточия древней мудрости. Стал падать их авторитет уже и как морально-этических доктрин… Ведь за сотни, тысячи лет — они так и не привели к коренному совершенствованию жизни общества, или хотя бы решению каких-то его проблем. Войны, несовершенство законов, имущественное и социальное неравенство людей — всё это существовало как бы параллельно им, даже по-своему освящаясь ими, а все попытки воплотить их идеи и предписания на практике — заканчивались, как правило, созданием малочисленных сект, общин, и лишь изредка — крупных государственно-политических образований, да и то человек в них тяготился навязанными ему предписаниями, и был скорее несчастен, чем счастлив… История Фархелема знала разные утопии: и имущественное равенство с полным отказом от личной собственности, передачей её в общинную (Вохрила Второго), и уход в дикую природу(Вохрила Третьего), и мелочную регламентацию всех сторон жизни личности и общества на основе «единственно правильного» образа мыслей (Занклу-Хартвеса) — но всякий раз это оказывалось не принято основной массой общества. Либо оставалась устойчивая, но малочисленная группа последователей, либо дело кончалось тихим упадком или социальным взрывом — но ни разу так не был найден путь, приемлемый для больших масс людей, и в дальнейшем всё новые подобные поиски лишь умножали смятение и раскол. Оставалось прийти к выводу: ничего сверх уровня знаний и представлений самих древних фархелемцев, эти учения не содержат… Было, впрочем, и мнение, что действительно великие откровения — это не те распространённые мифологии, их и поныне хранят в тайных обителях, а широкое хождение имеют лишь профанации и подделки — но и оно не вызывало уже особого интереса. Тайные знания были практически недоступны, о самих их хранителях ходили лишь смутные догадки — но всё шире распространялось новое научное знание, обществу требовалось всё больше образованных людей для практической работы, а не пребывания в лоне тайных организаций, да и сама перспектива провести жизнь где-то в отрыве от так много обещающей и успешно развивающейся цивилизации мало кого вдохновляла… И именно народы чхаино-каймирской расы — которым и прежде не была свойственна особая закрытость «людей знания» от общества, как у других народов, и образ мышления был скорее философско-космологическим, а не нравоучительно-мифотворческим, ориентируясь на постижение реальности, и устройство жизни согласно ей, а не конструирование предвзятых отвлечённых мифологических схем — как-то легче других воспринимали всё новое, и находили своё место в меняющемся мире…