Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года - [27]

Впрочем, когда Давыдову нужно выяснить, как обстояли дела в сельском хозяйстве, а не в выдуманном «народничестве», он обращается к народническому автору Н. П. Огановскому и вполне с ним соглашается.

Чтобы бросить дополнительную тень на социалистический плетень, Давыдов пытается увязать социалистические идеи и политику самодержавия. Он сетует, что «в литературе пока недостаточно освещен вопрос о том, что социализм был некоторым образом привлекателен и для тогдашней бюрократии, поскольку открывал для нее принципиально новые возможности для усиления ее роли в стране»^{151. Да уж, тяжело искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет. Зато теснейшая связь либеральных государственников и «тогдашней бюрократии» вполне на свету152. Надо как-то переложить с больной головы на здоровую. Впрочем, историография сделала, что смогла, подробно исследовав вопрос о «полицейском социализме»153. Результаты этого куцего псевдосоциалистического эксперимента оказались плачевными для государственных мужей: самодержавие с ужасом отшатнулось даже от умеренных социалистических проектов. Неприятие социализма консервативной бюрократией понятно - в то время социализм был неотделим от демократических идей, и проекты вроде лассальянского могли осуществляться только при условии существенного изменения чиновничьих кадров, что вызывало ужас в бюрократических кругах.}

Идеолог неонароднической партии эсеров В. М. Чернов писал о ее программе: «П.С.-Р. предостерегает рабочий класс против того «государственного социализма», который является отчасти системой полумер для усыпления рабочего класса, отчасти же своеобразным государственным капитализмом, сосредотачивая различные отрасли производства и торговли в руках правящей бюрократии ради ее фискальных и политических целей»^154.

Однако при всей, скажем так, публицистической и идеологической заостренности публикации Давыдова с ним можно согласиться в очень важных положениях: «Потенциал Великих реформ в большой степени был исчерпан, притом будучи использован далеко не полностью. Лишь в эпоху Александра III началась масштабная индустриализация. При этом на фоне пресловутого роста экспорта хлеба из России к концу XIX в. в сельском хозяйстве ряда регионов страны нарастали кризисные явления. Их концентрированным выражением стали участившиеся неурожайные годы и голод 1891 г. Это был своего рода суммарный индекс, который говорил о неэффективности той модели развития народного хозяйства, которая установилась после 1861 г., и о том, что его пореформенная эволюция заводит и отчасти уже завела сельское хозяйство в тупик»^155.

Мы должны быть благодарны Давыдову за то, что своим негодованием он ярко выявил значение народнической альтернативы столыпинскому пути развития России. Своими резкими суждениями на этот счет апологет Столыпина еще раз подтвердил, что вовсе не марксизм, а именно народнический взгляд на вещи несет наибольшую угрозу столыпинскому мифу. Ведь именно народники (эсеры) предложили демократическую альтернативу модернизации общины, которая сочеталась с передовыми агротехнические тенденциями в самой общине.

•kick

Итак, кредо народников связано с общиной, и это важно для нашей темы. Ибо вокруг общины шли споры о стратегии выхода из кризиса, в котором оказалась Россия.

Община («мир») - самоуправляющаяся организация крестьян деревни. Общинное самоуправление, время от времени проводившее переделы земли, выделяло новую землю для подрастающих поколений крестьян, обеспечивало более равномерное распределение оставшегося в руках крестьян небольшого количества земли между членами общины и возможность выпаса скота на общинных угодьях. Считается, что в результате переделов снижалась заинтересованность крестьян в улучшении качества земли. В 1893 г. было запрещено проводить переделы земли в общине чаще, чем в один раз в 12 лет. Это решение не имело принципиального значения, так как в действительности переделы, как правило, проводились еще реже, а в некоторых губерниях почти прекратились. Однако и в этих случаях община сохраняла свое значение как структура самоуправления и распорядитель земли общего пользования (например, лугов). Там, где крестьяне считали нужным, они обменивались землей в промежутке между большими переделами (это называлось «скидки-накидки»).

Либеральные авторы обычно указывают на общину как на важнейшее объяснение проблем сельского хозяйства. Даже таких: «В меру своего распространения и в соответствии со степенью уравнительнопередельных функций земельная община искусственно накапливала сельское население, тормозила внутреннюю миграцию и задерживала колонизацию пустынных окраин. В этом, повторяю, главное и далеко не изжитое еще зло, которое принесла русскому народному хозяйству земельная община»^{156. Либеральный критик общины не объясняет, однако, почему на эти окраины не двинулись широким потоком крестьяне, живущие вне общины? Да и как бы им двинуться, не имея к тому средств? И почему значительная часть тех, кто осваивал окраины и уходил в города, были как раз общинниками?}

Не община держала крестьян в земельной тесноте, а помещичья и государственная земельная собственность, низкий уровень агротехнической грамотности, бедность, не позволявшая перемещаться на дальние расстояния, и отсутствие условий для того, чтобы вести там, вдалеке, успешное хозяйство, отсутствие достаточного количества социальных ниш в городах. Одним словом - вся система аграрных отношений, сложившаяся после 1861 г. и включавшая общину как один из элементов.