Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года - [28]

Критика общины связана прежде всего с переделами земли, нарушающими священное право частной собственности, без которого для либерала эффективное хозяйство вряд ли возможно. При этом треть бывших помещичьих крестьян перешла на подворное землевладение, и там переделы были остановлены. В 46 губерниях, за исключением казачьих земель, в 1905 г. на общинном праве землей владели 8,7 млн дворов с 91,2 млн десятин. Подворное владение охватывало 2,7 млн дворов с 20,5 млн десятин и преобладало в западных губерниях. В Центральном промышленном районе, на Нижней Волге, в Заволжье и Новороссии преобладало общинное землевладение, но исследователи отмечают, что «здесь община не имела вековых традиций и не отличалась прочностью»^{157. Насчет прочности есть основания усомниться. Ведь община здесь пережила столыпинские реформы. Более того, именно здесь развернулось, например, массовое махновское движение, в ходе которого крестьяне недвусмысленно выступали против частной собственности на землю. Так, на II съезде повстанцев, рабочих и крестьян в феврале 1919 г. они постановили: «Исходя из принципа, что «земля - ничья» и пользоваться ею могут только те, которые трудятся на ней, кто обрабатывает ее - земля должна перейти в пользование трудового крестьянства Украины бесплатно по норме уравнительно-трудовой, т.е. должна обеспечивать потребительную норму на основании приложения собственного труда»158.}

Подворное землевладение не было более экономически прогрессивным, чем общинно-передельное, там также была развита чересполосица, «поземельные отношения отличаются здесь еще большей запутанностью, чем в общинной деревне. Переход от традиционного трехполья к более совершенным севооборотам для подворной деревни был даже более труден, чем для общинной»^{159. К тому же община определяла сроки сева и уборки, что было необходимо в условиях малоземельной тесноты.}

«Даже чересполосица, возникавшая при переделах и сильно мешавшая крестьянскому хозяйству, преследовала всю ту же цель ограждения его от разорения и сохранения в нем наличной рабочей силы. Имея участки в разных местах, крестьянин мог рассчитывать на ежегодный средний урожай. В засушливый год выручали полосы в низинах и лощинах, в дождливый - на взгорках»^{160, - пишет исследователь общины П. Н. Зырянов.}

Когда крестьяне не хотели проводить переделы, они были вольны их не делать. Община вовсе не была каким-то «крепостным правом», она действовала демократически. Переделы происходили не от хорошей жизни. Так, по мере усиления земельной тесноты в Черноземье вернулись земельные переделы, которые там почти прекратились в 1860-1870-е гг.¹⁶¹

Говоря о роли общины в хозяйственном развитии, следует помнить, что она способствовала распространению трехполья, причем ей «приходилось вступать в противоборство со стремлением некоторых хозяев, захваченных ажиотажем рынка, «выжать» из земли наибольшую прибыль. Ежегодное засевание всей пахотной земли, даже очень плодородной, приводило к ее истощению»^{162. Также община содействовала внедрению органических удобрений, не только учитывая унавоживание почвы при переделах, но и требуя от общинников «землю удобрять назьмом»163. Некоторые общины с помощью земских агрономов переходили к многополью и травосеянию164.}

Итак, недостатки общины нередко преувеличиваются её критиками, у нее есть свои социально-экономические достоинства. Народники отталкивались от этого в своих дальнейших размышлениях о возможности преодолеть проблемы страны с учетом экспорта.

'*"*"*■

Преодолеть аграрный голод можно было, только решив две задачи: вывести из села в город и трудоустроить там лишнее население и в то же время увеличить производительность труда настолько, чтобы оставшиеся на селе работники могли обеспечивать продовольствием все население страны. Вторая задача требовала не только социальных изменений, но и технико-культурной модернизации. Она по определению не могла совершиться быстро, и даже при условии оптимальных социальных преобразований на селе для последующего скачка производительности труда требовалось время. Во второй половине XIX в. это время у России еще было, а в начале XX в. уже нет - революционный кризис надвигался быстрее.

В условиях острой нехватки земли для решения аграрной проблемы требовалась фора по времени, и ее мог дать раздел помещичьих земель, за который выступали левые силы. Но долгосрочного решения проблемы не мог гарантировать ни он, ни переселенческая политика, для которой в реальности в России были очень небольшие возможности.

Народнический автор Огановский, оценивая результаты раздела помещичьих земель после революции 1917 г., утверждал, что уже до нее крестьяне контролировали половину бывших помещичьих земель в виде купчей и арендованной. В результате раздела земель надел на одного едока увеличился с 1,87 до 2,26 десятины - на 0,39 десятины, а без учета арендованной - 0,2^{165. Это означает расширение крестьянских наделов на 21% (11% без учета арендуемой земли) при одновременном снятии пресса арендных платежей. Это - заметное улучшение, учитывая, что размеры излишков рабочей силы сопоставимы с ним. Уровень жизни крестьян явно выигрывал от отмены арендных платежей и расширения наделов, пусть и скромного. Аграрные проблемы России это не снимало, но давало «передышку», которую можно было использовать для решения задач интенсификации производства (как, собственно, рассчитывали сделать народники). У Столыпина не было возможности получить такую передышку, так как он стоял на страже помещичьей собственности. Кстати, Миронов считает ошибкой Временного правительства отказ от быстрого распределения помещичьих земель}