Великая Испанская империя - [10]

Исповедниками Филиппа обычно становились толстяки; достаточно вспомнить францисканца Бернардо де Фреснеду^{‹‹70››}, позднее епископа Куэнка и архиепископа Сарагосы, который был главным духовником короля с 1553 по 1577 год. После него появился суровый доминиканец Диего Родригес де Чавес^{‹‹71››}. Как и в случае с исповедниками Карла V, эти духовники нередко делились с королем собственным мнением о делах и проблемах, далеких от сугубо религиозных.

Король владел собранием, включавшим около сотни скульптур, преимущественно античных и в основном из мрамора или бронзы. Среди них имелась дюжина беломраморных древнеримских императорских бюстов, подаренных кардиналом Риччи, а другие двенадцать императорских бюстов прислал благочестивый аскет папа Пий V, Антонио Гисльери, последний понтифик, которого канонизировали. Еще Филипп владел бронзовыми изваяниями из собрания историка Диего Уртадо де Мендосы, который, скончавшись в 1575 году, передал по завещанию все свои сокровища короне. Наиболее ценным предметом в коллекции Филиппа был беломраморный Иисус на кресте работы Бенвенуто Челлини, великого папского скульптора папы из тосканской долины Мюджелло; эту статую Филиппу прислал Франческо Медичи, второй великий герцог Тосканы^{‹‹72››}. Король также приобрел несколько картин голландских живописцев, в том числе ряд знаменитых работ Иеронима Босха, Иоахима Патинира (включая великолепное полотно с Хароном, пересекающим реку Стикс) и Рогира ван дер Вейдена. Эти картины стали основой замечательных галерей фламандской живописи в музее Прадо и в Эскориале.

Еще важнее были полотна Тициана, которые Филипп заказал в 1559 году, включая картины «Диана и Актеон» и «Диана и Каллисто». Также в королевской коллекции имелись работы художника, которые сам Тициан относил к серии «поэзий»^{‹‹73››}. На момент смерти Филипп владел более чем тысячей картин, в дополнение к тем пятистам преимущественно фламандским полотнам, которые он унаследовал^{‹‹74››}. Автор недавней биографии Тициана, восхитительная Шейла Хейл, называет испанского короля «наиболее щедрым, понимающим и наиболее тонко чувствующим покровителем Тициана за всю жизнь художника»^{‹‹75››}. Вдобавок Филипп владел и другими собраниями — монет, часов и астролябий, оружия и доспехов, и этим он изрядно отличался от монархов-современников, пускай те тоже испытывали склонность набивать диковинками свои Schatzkammer[15].

Еще Филипп собирал книги. В 1553 году он владел 812 книгами. В 1576 году книг было уже 4545. В 1598 году, на момент смерти короля, в коллекции насчитывалось едва ли не 14 000 книг, в том числе на греческом, древнееврейском и арабском языках. Собрание Филиппа являлось второй по величине частной библиотекой в мире, лишь немногим уступавшей севильской коллекции Фернандо Колона, где, как утверждается, имелось 15 000 книг.

Король и сам баловался литературными опытами. Возможно, он сочинил «Порядок тварей Господних» (1560) и «Разнообразие природы»; оба труда относятся, как бы мы сказали сейчас, к естественной истории. Кроме того, его перу принадлежат, быть может, несколько сонетов.

Как и многие другие люди того времени, Филипп верил, что, если отыскать правильную формулу, можно добывать золото из свинца, и сам экспериментировал с подобными штудиями, а заодно проявлял интерес к бесчисленному множеству прочих наук. Он основал академию математики в Саламанке и выделил средства на приглашение четверых профессоров. Преподавание следовало вести на испанском языке, а не на латыни, как в других университетах. Словом, Филипп вел себя как просвещенный деспот.

Он частенько проявлял щедрость и дружелюбие. Так, в 1564 году, во время торжественного въезда в Барселону в период карнавала, он смешался с толпой. Ему хотелось отделаться от меланхолии, что изводила короля долгие четыре с половиной месяца в угрюмом городке Монсон, где монарху пришлось присутствовать на заседаниях арагонских кортесов. Затем он отправился в Валенсию, где наперебой давались балы, устраивались пиршества и турниры. При этом он не разделял точку зрения своего отца Карла относительно необходимости беспрестанно разъезжать по владениям короны и после возвращения из Нидерландов в 1558 году предпочитал оставаться на одном месте. «Скитания по стране ни полезны, ни достойны», — сказал он своему сыну и возможному преемнику Филиппу (будущему Филиппу III) в 1598 году. Смею предположить, что Филипп ошибался в этом суждении, ведь император Карл V, как и его предшественники, католические короли Фердинанд и Изабелла, многое узнали о местных нравах, тяготах и заботах, обретая кров в самых неожиданных местах.

Даже заклятый враг не упрекнул бы Филиппа в каком-либо деянии, каковое, напрямую или косвенно, не опиралось бы на чувство ответственности короля за своих подданных. Однако, будучи недоверчивым по природе, он, к сожалению, подозревал в дурных умыслах двух умнейших мужчин своего рода — сводного брата, дерзкого дона Хуана, незаконнорожденного сына императора^{‹‹76››}, и его племянника Александра Фарнезе, выдающегося полководца и сына Маргариты Пармской^{‹‹77››}. Вдобавок Филипп стремился, похоже, к тому, чтобы нанимать в секретари людей покладистых, вроде Руя Гомеса де Сильва (принца Эболи) или, позднее, Матео Васкеса.