Великая битва у Малого пруда - [63]

Услышав это, Нику взъерепенился.

— Ничего, вы ещё не всё увидели! — упрямо сказал он. — Я уже говорил и повторяю: всё равно не признаю себя побеждённым.

— Прекрасно, — сказал Санду без малейшей иронии.

— Вряд ли ты обрадуешься, когда я окажусь на свободе. Даже и шлюпки целой не оставлю. Всё растопчу!

— Тогда мы будем держать тебя здесь, пока ты не передумаешь. Мы было хотели отпустить тебя сейчас.

— А я не собираюсь передумывать!

— Значит, останешься здесь! — Санду обратился к Илиуцэ: — А ты, если хочешь, можешь уходить!

Илиуцэ встал и, мрачно глядя на Санду, сказал:

— Так ты обо мне думаешь? Да? Я сражался плечом к плечу с Нику, и нас обоих заперли здесь. Если я и не одобряю то, что он намеревается ломать корабли, и в этом я ему не помощник, то всё же я его не брошу. Никуда не пойду без Нику. Понял?

— Понял, — сказал Санду и, помолчав, добавил: — Вот если бы ты ушёл, тогда бы я тебя не понял. В таком случае, мы вынуждены будем оставить вас здесь!

Санду постучал в дверь. Ему открыли, и он вышел.

На горизонте заходило багровое солнце, открывая путь сумеркам.

— Ну? Как обошлось? Почему ты так долго был там? — засыпали его вопросами.

— И плохо и хорошо. Хорошо то, что оба не трусы. А плохо то, что Нику хочет уничтожить паши корабли…

— Пока мы живы, этому не бывать! — решительно заявил Петрикэ.

— Так-то так, — сказал Санду, — но ведь уже темнеет, пора и по домам. Нику и Илиуцэ мы не можем оставить здесь взаперти: что скажут их родители?

— А всё-таки и отпускать их нельзя: поломают все наши корабли, — продолжал Петрикэ.

— Что же делать?

— У меня есть предложение, — сказал Петрикэ. — Я останусь здесь, и со мной ещё кто-нибудь. Кто хочет, А вы все идите домой. Двое пускай зайдут к родителям Нику и Илиуцэ предупредить, чтобы они не беспокоились, если те поздно вернутся. В конце концов у Нику пропадёт охота разорять корабли.

— Что же, предложение дельное! — сказал Санду. — Тогда я зайду домой к Нику, Дину — к родителям Илиуцэ. А с тобой, Петрикэ, здесь останется…

— Я останусь, — подняла руку Нина. — Мама не будет ругаться. Ты не возражаешь, Петрикэ?

Петрикэ подумал, что, пожалуй, лучше бы кто-нибудь из мальчишек остался с ним за компанию, но, посмотрев на Нину, на её коротко остриженные волосы, засученные рукава, выпачканные ноги и, главное, заметив рогатку на шее, он сказал:

— Оставайся, Нина! А ты уверена, что тебя дома не станут ругать?

— Я не очень уверена, — улыбнулась Нина, — но мне хочется остаться. Может быть, кто-нибудь предупредит маму…

— Я могу, — вызвался Санду. — По дороге к Нику я зайду к тебе, Петрикэ, и к тебе, Нина.

— Тогда всё в порядке! — весело сказала Нина. И шепнула Петрикэ: — Ты доволен?

— Да, — признался тот.

Уходя, Санду вручил Петрикэ адмиралтейский фонарик.

— Ну, приглядывай… Кое-когда подходи к двери и пробуй поговорить с Нику. Только не угрожай и не ругайся… Сначала подумай…

— …потом говори! По «методу Санду Дану», — смеясь, подхватил Петрикэ.

Санду пожал руки ему и Нине и пошёл было вместе с Топом, но вскоре вернулся:

— Я вам оставлю Топа. Если я понадоблюсь, повторите ему несколько раз моё имя. Топ поймёт, что надо разыскать меня, а я как увижу его, сейчас же прибегу. Ладно?

— Ладно, — ответили Нина и Петрикэ.

…Медленно спускался вечер. На небе появились яркие звёзды. В стороне фабрики всё было погружено в тишину, рабочий день давно кончился. Вдалеке прошумел поезд.

«Может быть, это папин состав! — подумал Петрикэ. — А я даже не зашёл домой пожелать ему счастливого пути. Ну, ничего, когда я расскажу ему, почему я тут остался, он не будет сердиться».

Нина и Петрикэ сели на ящик под клёном, неподалёку от фабричного забора.

Они помолчали, слушая дуэт лягушки и забредшего в эти края кузнечика, мягкий шелест рогоза и тростника. Немного погодя Нина сказала:

— Какие чудесные каникулы в этом году!.. Я очень рада, что мы дружим… Я думаю, ты теперь уже не сердишься на меня?

— Теперь нет. Но тогда… попадись ты только мне, уж я бы тебя оттрепал!.. Никогда я так не горевал, как в тот раз. Сама подумай, каково это…

Нина не ответила. Ей невольно вспомнился тот жаркий день, когда она пришла к Владу, и их разговор.

— О чём ты думаешь, Нина? Скажи и мне. От друзей ничего нельзя скрывать.

— Я думала о красном галстуке. — Неторопливо, с расстановкой, как это бывало, когда она мысленно рассказывала себе перед сном какую-нибудь историю, чтобы поскорее заснуть, Нина передала ему свой разговор с Владом. Потом, видя, что Петрикэ задумался, она спросила: — Ты сердишься на меня за то, что я пошла и рассказала вашему инструктору? Мы нашей Нуше всё рассказываем. Один раз я про своих родственников чуть ли не целый день проговорила, а потом спрашиваю, не надоело ли ей слушать. Она говорит: «Продолжай, продолжай. Мне никогда не надоедает слушать вас. Мне это очень интересно».

— Да нет же, — сказал Петрикэ. — Я на тебя вовсе не сержусь. Скорее, на самого себя за то, что не набрался смелости сразу рассказать Владу.

Петрикэ включил фонарик. Полоса света задержалась на двери адмиралтейства, потом пустилась вскачь по пляжу, к самому рейду, там тронула башенку подводной лодки, паруса корабля и красный флажок теплохода.