Век перевода. Выпуск 1 - [65]

юбку твою вздул.

Вижу, как в путанице ломких

тонких веток выбился локон,

как дрогнули груди, мягко-мягко,

и снова, снова всё сначала,

и Синва-речка по камешкам,

круглым, белым зажурчала

смехом на зубах русалочьих.

2

Люблю, о, до чего люблю я

тебя, сумевшую звучать

заставить лгущую впустую

сердца глубинную печаль

и твердь земную.

Тебя, что в тишь самим собой взбешенным

потоком прочь от меня бежишь, а я

реву и рвусь с вершин своих по склонам,

вблизи тебя, такой далекой, бью

об землю и об небо, как люблю

тебя, родная мачеха моя!

3

Люблю тебя, как ребенок маму,

как глубь свою молчаливые ямы,

как любят свет безлюдные храмы,

как огонь — душа и как покой — тело!

Люблю, как смертные жизни рады,

любят, покуда не отлетела.

Каждое движенье, улыбку, слово

вбираю, как земля упавший предмет.

Как кислотой в металл, в основу

души втравливаю снова и снова

все изгибы очертанья родного,

и нет в ней сущего, где тебя нет.

Минуты со стрекотом мчатся, минуют,

а ты в ушах притаилась немо,

одна звезда сменяет другую,

а ты в глазах стоишь и застишь небо.

Стынет во рту, как в пещере тишь,

вкус твой, чуть-чуть вея,

а на чашке рука белеет,

и видно жилки-трещинки,

пока глядишь.

4

Что же тогда за материя сам я,

раз взгляд твой резцом ее формует?

Какая душа, какое пламя,

неописуемое словами

чудо, раз, сквозь ничто-туман бросаясь,

по склонам плоти твоей брожу я?

Раз, как глагол в просветленный разум,

в тайны твои проникаю разом!..

Где крови кругами, в немолчной дрожи

куст розы вновь и вновь

трепещет, чтоб на нежной коже

щеки твоей распуститься в любовь,

плоду ее колыбель готовя.

Где желудка почва простая

чутко сплетает и расплетает

нити и узелки по краю,

соков узорами растекаясь,

корни и крону легких питая,

чтоб гимн себе своими устами

шептала листва густая.

Где радостно по туннелям вечным

преображается и хлопочет

жизнь-материя трактом кишечным,

шлаки купая в гейзерах почек!

Где холмы вздымаются сами,

звезды вздрагивают и угасают

где шахты к небу провалы щерят

несчетные копошатся звери

мошкара

и ветра,

где жестокость беспечна, добра,

солнце светит кромешной мгле,

не познавшей себя земле,

вечности до утра.

5

Спекшимися от крика

сгустками крови

слово за словом

падает пред тобою.

Суть — заика,

лишь закону не прекословит.

Всё. Поздно: потроха, что заново их

день ото дня выдыхают в стих,

к немоте готовы.

И всё же, и всё же —

к тебе, в миллионах отысканной,

взывают еще, к единственной:

о живое ложе,

зыбка, могила, мира дороже,

прими такого!..

(Светает; о, как высока высь!

Тьма света — не пережечь его.

Как больно глазам, куда ни ткнись.

Видать, погиб, делать нечего.

Всё. Откуда-то сверху сердце

бьет, мечется.)

6 (сбоку-песенка)

(Мчится поезд, ворожит на ходу:

может, я тебя сегодня найду,

может, схлынет разом краска с лица,

может, кликнешь тихонько с крыльца:

Я воды согрела, полью тебе!

На, утрись скорей, вот рушник тебе!

Сядь, поешь, я мяса сварила!

Ляг, я нам вдвоем постелила!)

ДЕЖЕ КОСТОЛАНИ (1885–1936)

НОЧАМИ, ПОКА ТЫ СПИШЬ

Ночами я пугаюсь, вдруг поймав

твое дыханье: что ж люблю я так?

Вот этот жалкий поршень, автоклав,

прерывисто сопящий пшик, пустяк?

Прислушиваюсь, как ворует жизнь

живой паровичок — из ничего.

Да что ж со мною станет, окажись,

что Бог, играя, выронил его?

Случайность, непонятный механизм

в скорлупке глупой — жизнь моя сама;

замедли ход, рвани ли, захлебнись —

в Дунае утоплюсь, сойду с ума.

На что же я надеялся, дурак?

Картежник-мот и тот в сто раз умней

или беглец с сокровищем своим,

доверившийся прихоти морей.

То на колени плюхнусь, то вскочу,

то жар, то дрожь берет, и я тревожно,

как трус последний, жалобно шепчу:

«О, осторожно»…

Сергей Шоргин >{38}

ДЖОРДЖ ПИЛ (1558?-1597?)

***

Посеребрился локон золотой;

О время, ты спешишь неумолимо,

Борьба с тобой останется тщетой,

И молодость, увы, проходит мимо.

Цветок красы не расцветает вновь;

Не вянут корни — вера, долг, любовь.

В жилище пчел преображен шелом,

Молитва стала участью солдата,

И слышится торжественный псалом

Взамен сонетов, певшихся когда-то.

О, дал Господь безгрешные сердца

Тем, кто попал в деревню из дворца!

Простых людей из ближнего села

Он учит в скромной комнате своей:

Кто королеву любит — тем хвала,

Проклятье тем, кто зла желает ей.

Богиня, не препятствуй сей мольбе:

Он был твой рыцарь и служил тебе.

РЕДЬЯРД КИПЛИНГ (1865–1936)

ТОМЛИНСОН

Вчера Томлинсон на Беркли-сквер скончался в своем дому,

И сразу же Призрак, посланник небес, на дом явился к нему,

За волосы с койки его поднял и потащил в руке,

В долину, где Млечный Путь шумит, как перекат в реке;

Потом еще дальше, где этот шум затих и умер вдали;

И вот к Воротам, где Петр звенит ключами, они пришли.

«Восстань! — велю тебе, Томлинсон», — так Петр с ним заговорил, —

И нам расскажи о добрых делах, что делал, пока ты жил.

Какое добро на далекой Земле свершил ты, о жалкий гость?"

И побелела пришельца душа, словно нагая кость.

«Был друг дорогой, — он сказал — у меня, советчик и пастырь мой,

Он дал бы ответ за меня сейчас, когда бы здесь был со мной».

«Что в жизни земной был приятель с тобой — запишут тебе в доход,

Но этот барьер — не Беркли-сквер, ты ждешь у Райских ворот;

И если друг твой прибудет сюда — не даст за тебя ответ;

У нас для всех — одиночный забег, а парных забегов нет».