Век перевода. Выпуск 1 - [27]

Друг, что меня поздравляет со счастьем тройным, не желал бы

Так, как я счастлив втройне, счастлив четырежды быть.

К ПОСТУМУ, ХУДОЖНИКУ, СТАВШЕМУ ВРАЧОМ

Прежде ошибки твои напоказ выставлялись бесстыдно,

Коль ошибешься теперь — скроет ошибку земля.

***

Геллия плачет о муже своем беспорочном и добром.

Он же, больной, завещал нищему всё, что имел.

Скоро, узнав про обман порочного злыдня, за гробом

Будет идти и рыдать пуще, чем прежде, она.

РУМЯНЕЦ ЗАКАТА

Прежде чем в черный покров облачится эфир, словно в траур,

Он, лишь наступит закат, красным залит — отчего?

Изобличенный в грехе, от стыда покраснев, он назавтра

Ясный и солнечный день клятвенно миру сулит.

ИСПАНСКАЯ ЗАДАЧА

Если нам нужно вручную перенести Мирозданье,

Сколько наполнит корзин вся Мирозданья земля?

Так говорит Математика: «Сделаешь если корзину,

Чтоб половину земли этой вместить, — хватит двух».

Антон Железный >{14}

ЭНДРЮ БАРТОН «БАНДЖО» ПАТЕРСОН (1864–1941)

ДЖИБУНГСКИЙ КЛУБ ИГРЫ В ПОЛО

Где-то в дальнем захолустье, где скала — пастуший кров,

Клуб был создан под названьем Джибунгских Сорви-Голов.

Та страна вершин суровых строгой матерью была,

Там верхом скакать опасно, лошадь ходит без седла.

Но играли безрассудно уроженцы диких гор,

Никакой тебе науки — злость и бешеный напор:

Вез в игре их крепкий пони, мышцы скручены жгутом,

Хоть с весьма паршивой шкурой, с длинной гривой и хвостом.

И заместо тренировки он к траве гонял коров.

Просто черти были в клубе Джибунгских Сорви-Голов.

Там, где торжище людское, дымный город как парник,

Клуб возник и назван с ходу был «Крахмальный Воротник».

И большим успехом в свете пользовался этот клуб,

Всякий член одет изящно, в обращении не груб.

И бока лоснятся пони, и седлом не стерт окрас,

Ведь культурного владельца возит он в неделю раз.

Но в погоню вслед за славой те помчались по стране,

Чтобы где зимуют раки конкурент узнал вполне.

Каждый взял для чистки туфель столько слуг, что будь здоров.

Но ждала их встреча с клубом Джибунгских Сорви-Голов.

Так представь, мой друг, какая развернулась там борьба

В тот момент, как налетела Джибунгских Чертей гурьба.

Оказалась жуткой встреча, пер без удержу народ

И ломал, как спички, ноги — лишь бы глянуть, чья берет.

Бились насмерть, нервно пони между мертвых тел ступал,

Только счет держался равным, и никто не уступал.

И последний, кто свалился, смерть найдя в лихом бою,

Капитаном был Крахмальных, — так игра прошла вничью.

И тогда с земли поднялся лидер Джибунгских Чертей,

А в глазах горела ярость, хоть изрублен до костей.

Глянул, пусто в обороне, — мертвецам оставь покой, —

Он залез на пони, клюшку сжал слабеющей рукой.

Так решил добыть победу, в нем еще горел запал;

Он ударил и — промазав — умер, прежде чем упал.

 _______________

И у старой речки Кампасп, где в траве скользят ветра,

Ряд стоит надгробий низких возле тропки овчара.

И гласит сурово надпись: «Путник, скорбен будь твой лик,

Спят здесь Джибунгские Черти и Крахмальный Воротник».

Коль в туманный вечер лунный окружает динго вой,

За мячом нагнутся тени над невидимой травой.

Игроки летят друг к другу, столкновений слышен звук,

Частый топот сильных пони, деревянных клюшек стук.

Хоть поскачет быстро путник под кабацкий бедный кров,

Нагоняет призрак клуба Джибунгских Сорви-Голов.

ПЕРВОПРОХОДЕЦ

Они открыли магистраль! Сам Губернатор здесь!

Банкет, танцульки до утра. Народ собрался весь.

Вот это рев на станции! Аж сыплется листва!

«Друзья, встречайте. Инженер — виновник торжества».

Несутся здравицы ему, и лезут с похвалой,

Но ведь не он нашел проход под Красною Скалой.

Тот инженер был сопляком и бегал на горшок.

Когда седою цепью гор пред нами встал отрог —

Он нас на голод обрекал, когда сухим был год.

Трава в долинах седловин — ее не видел скот.

Но, взяв усталых лошадей, мой муж пошел чуть свет

Искать проход среди теснин, где скальный был хребет.

Забрел в такую глухомань, что видит только Бог.

Шагал он вслед за лошадьми, пока держаться мог,

Ведь лошадь — то-то и оно — прет к корму напрямик.

Проход под Красною Скалой мой отыскал старик.

Он повернул и, чтобы путь надежен был вполне,

Зарубки делал он в лесу и дырки на ремне.

Подохли лошади, он брел за клячею хромой:

Одни мослы, спаси Господь! И так пришел домой.

Мы той тропой погнали скот среди отвесных гор,

И там, где стали в первый раз, живу я до сих пор.

За нами следом шел народ — мой муж подал пример.

Поднялся город, а потом явился инженер.

Палатку с ванной приволок, багаж на сто узлов,

Стряпух — варить ему еду, помощников-ослов.

Ему хвала за все труды несется от чинуш,

Хотя он выбрал тот же путь, где метки ставил муж!

Мой бедный муж не слышит их, он испустил свой дух,

В могиле возле полотна навряд ли нужен слух.

Но той тропой, где он прошел, ревущий поезд мчит,

С горы несется под уклон, в вагонах скот мычит.

Я верю, знает мой старик, когда дрожит земля:

Сквозь темноту ночной экспресс уносится в поля.

Я верю, знает мой старик, что помню я о нем,

И этой ночью свой банкет устроим мы вдвоем!

Как раньше, только я и он, одни на целый свет.

Вино, говядина и чай, и кружке тыща лет.

Мы обойдемся без речей и тостов, черт возьми.

Мы знаем, кто нашел проход и кто здесь лег костьми.

Они хотят, чтоб вышла я, почтенная вдова!