Век моды - [43]

И поскольку его воля и желания были для нас святы, мы никогда не спорили и не оказывали никакого давления, чтобы переубедить его и купить это здание. Так что до этого дня, после более половины века, что мы занимали дом № 7 на рю де ла Пэ, он не является собственностью Ворта.

Другим проявлением сильного суеверия со стороны отца был его страх перед десятым марта. Его друг герцог де Морни умер в этот день, и по мере того, как возраст моего отца увеличивался, он боялся этой даты все больше. Каждый раз, когда он чем-нибудь легко заболевал в начале месяца, всегда очень беспокоился, пока роковое число не проходило. В этом суеверии было что-то пророческое, потому что именно десятого марта Ворт умер.

В 1895 году он вернулся с юга Франции, из Ниццы и Монте-Карло, после приятного и спокойного отдыха. Вскоре после его приезда в Сюрен, в субботу, он взял своих внуков и повел их в театр на спектакль «Наполеон» в театр «Порт сен Мартен». Он простудился и во вторник, когда пришел в магазин, сказал мне: «Я сегодня плохо себя чувствую и не смогу заниматься делами. Я думаю, день отдыха мне не повредит». Остаток дня он провел лежа, но когда вернулся вечером домой, заверил меня, что будет снова на ногах в четверг.

Мадам де Жеанзе в платье для презентаций от Ворта, ок. 1910 года

Вечером следующего дня, в среду, я пришел, чтобы посмотреть, как он, и нашел весь дом в волнении. Доктор был в доме и сказал мне, что отец сильно болен, в его легких застой и болезнь, по-видимому, распространяется очень быстро. Это вызывает у него некоторое опасение. Было сделано все возможное, но болезнь отца осложнилась старым и очень серьезным диабетом. Ему становилось все хуже, он дожил до следующего воскресенья, до рокового числа 10 марта, когда и умер.

Чарльз Фредерик Ворт на миниатюре, исполненной незадолго до его смерти в 1895 году

Трудно найти слова, чтобы выразить то потрясение, которое произвела на меня его смерть. Он для меня всегда был таким сильным и крепким, таким непобедимым, таким полным жизни, что мне никогда не приходило в голову, что он может умереть. Молния, ударившая прямо передо мной, не поразила больше. Наконец-то я понял, как это чувствовать себя больным от горя. Затем, вдобавок к этой ужасной неделе грусти и отчаяния, наступила мука, которая называется «торжественные похороны».

Более двух тысяч человек пришли выразить последнее уважение моему отцу. Он лежал в гостиной, которую я преобразовал в часовню. После состоялось шествие к «Храму звезды», где мы снова должны были пожимать руки еще двум тысячам человек, пришедшим высказать свое сочувствие. Тяжесть последней церемонии оказалась невыносимой, и меня отвели домой, дав предварительно морфин.

Чарльз Фредерик Ворт был похоронен в Сюрене, как того и желал, и я заказал ему надгробие, которое он планировал. Я только добавил одну деталь: это была часовня над могилой, куда могла бы ходить молиться моя мать. Он не рассчитывал, что уйдет первым, и не подумал об этом.

Мадам Мария Ворт после смерти мужа, Париж, 1896

После объявления о его смерти мы были засыпаны письмами и телеграммами со всех концов света. Все они были полны искренней скорбью от потери гения. У нас есть два альбома толщиной как словари, где собраны эти послания и статьи из газет. Они пришли от королей и королев, аристократов и крестьян, горожан и артистов, от бедняков и миллионеров. Но одно послание, лучше всего выразившее то, кем был Ворт для них, было телеграммой от ссыльной императрицы Евгении, она заканчивалась словами: «Во времена моего благополучия и горя он всегда был самым верным и преданным другом. Евгения».

Глава 11 Королевы и их гардероб

После смерти отца мы с братом Гастоном продолжили традиции Дома Ворта. Все думали, что после ухода гениального главы Дома заведение постепенно уйдет в забвение. Однако оно возродилось, подобно фениксу, из пепла. Более того, в течение шестидесяти лет существования наш Дом с каждым годом увеличивался, и в этом была заслуга мудрого руководства и управления моего брата. Гастон родился финансовым гением. Этот дар он применял не только для развития нашей фирмы, но и на пользу всей швейной промышленности. Он организовал Профсоюзную палату для защиты интересов кутюрье, число их к этому времени сильно увеличилось, и Общество взаимопомощи, обеспечивавшее пособия по болезни, и пенсионный фонд для служащих – все это до тех пор не было известно, пока брат не организовал. По запросу министра торговли Гастон составил книгу статистики и других интересных данных, которые убедили власти, только цифрами, в коммерческом значении кутюрье и в необходимости его защищать.

Что касается нашего собственного Дома, брат отвечал за открытие в последние годы XIX века очень успешного филиала в Лондоне. Его первоначальная идея состояла в том, чтобы открыть что-то вроде офиса, куда могла бы приходить наша английская клиентура и заказывать платья, которые затем изготовлялись в Париже. Но вскоре он обнаружил, что наши лондонские заказчики хотели видеть модели, и таким образом офис вырос в целое предприятие, включавшее в себя не только салон, где демонстрировали модели, но оснащенные рабочие мастерские, где эти модели можно было копировать. Ткани в Англии были дешевле и общие расходы меньше, так как надо было демонстрировать всего двадцать или тридцать моделей, в то время как в Париже – пятьсот, да и копируемые модели не были эксклюзивными. Благодаря этому мы могли шить платья примерно на пять – десять процентов дешевле, чем в Париже. Для английской клиентуры главная привлекательность была в том, что отпадала необходимость поездок в Париж на четыре-пять дней к кутюрье для примерки.