Век моды - [36]

Жан Филипп Ворт в белом костюме, черной рубашке и перчатках. Этот снимок был напечатан во всех журналах того времени

Это превратило его в диктатора. Он жил, почти совсем удалившись от внешнего мира, за исключением случаев, когда люди приходили к нему в мастерскую. И здесь он был властелином, обожаемым своими родными и сотрудниками, и любое его слово принималось во внимание всеми, от королев до простых женщин. Ворт даже умел убедить императрицу Евгению, когда представлялся случай. Естественно, со временем он потерял благоговейный страх перед кем бы то ни было, будь тот хоть членом королевской семьи или очень богатым человеком, и признавал выше своего только авторитет двоих – Бога и императора. Конечно, сам он этого никогда не говорил, но я понял это, проработав с ним рядом почти сорок лет. Вдобавок к этому он очень ревностно относился к своему положению и авторитету. Мне приходилось соблюдать крайнюю осторожность, вторгаясь в его особую епархию – создание фасонов и разработку новых тканей, чтобы не задеть его чувств. Но при этом он тщательно обучал меня ремеслу, и самой заветной его мечтой было то, что я пойду по его стопам.

Глава 9 Возникновение моды

Следует принять во внимание то влияние, которое оказали на пошив дамской одежды общественные настроения политиков. Время правления Мак-Магона, в 1870-е годы, оказалось волшебной сказкой, и кутюрье процветали. В это счастливое десятилетие была открыта Гранд-опера́ в Париже. На этой важной церемонии присутствовало общество, состоявшее из всех знатных людей мира. Там были мэр Лондона и его свита, испанская королева Изабелла и ее сын, недавно заново восстановленный в статусе наследника, и это добавляло еще больше блеска знатному собранию. И не было в эту ночь более гордой и счастливой матери, чем Изабелла Испанская. После представления архитектор Гарнье, автор этого величественного проекта, под наблюдением которого в течение четырнадцати лет проходило строительство, появился среди муниципальных гвардейцев на своей знаменитой лестнице из мрамора и оникса. И по сигналу ожило целое море невиданных красок, роскошных платьев и невероятных драгоценностей, все крутились вокруг него с громкими приветствиями, прославляя его талант. Это была незабываемая ночь, окрашенная сказочной красотой, как и другие выдающиеся события режима Мак-Магона.

У этого президента был явный талант придавать блеск тем великолепным событиям, которые обычно отличались чопорной формальностью и скукой. Мне кажется, что даже красавицы расцвели при его правлении, как никогда раньше. Это были красивая графиня де Вильнёв и изысканная маркиза де Галифе. Последнюю обычно описывали как ангела из-за ее деликатной, бесплотной красоты. Однажды Ворт одел ее как небесное создание для какого-то костюмированного бала, с тех пор к ней «прилипло» небесное прозвище Ангел.

И именно при правлении Мак-Магона мадам ван Хоффман, американка, ставшая настоящей парижанкой, устроила великолепный прием, на котором присутствовали все гордые аристократы города. Одна из дочерей блестящей хозяйки вышла замуж за барона Штумма[92], крестного сына старого Бисмарка и владельца огромных немецких сталелитейных заводов. Другая дочь стала женой маркиза де Мореса, впоследствии герцог Валламброза[93].

Платья Дома Ворта, 1898. Музей Метрополитен, Нью-Йорк

В тот веселый период знаменитая графиня ди Кастильоне, ставшая клиенткой моего отца, пустилась в одну из своих самых поразительных эскапад. Эта аристократка была воплощением чудачества и прославилась на этом поприще. Она первой появилась на людях в платье с праздничным шлейфом, то есть за юбкой тащился шлейф длиной в добрых пять метров. Этот костюм она дополнила тем, что воткнула перо, торчащее вверх над ее сильно взбитой прической а-ля Помпадур. Вирджиния надела этот необыкновенный наряд на бал в министерстве, и эта сенсация с забавным пером и поразительным шлейфом обсуждалась годами.

Когда возраст совершил свое неизбежное посягательство на ее красоту, графиня была безутешна и заперлась в своей квартире на Вандомской площади. Она не допускала к себе даже старых знакомых, за исключением очень немногих, и разговаривала с ними через небольшое окошечко или отверстие в стене комнаты. Потеря положения царствующей красавицы стала для нее трагедией всей жизни.

В период президентства Мак-Магона экстравагантность и великолепие костюмированных балов достигли своего апогея. Именно тогда вызывающая всеобщее восхищение мисс Монтгомери превратила в сенсацию свое умное и насмешливое лицо и безупречный вкус в одежде. Она появилась на балу де Саган в поразительном костюме «охотник Людовика XV»: высокий посох, шляпа с перьями и все остальное, что я для нее изготовил. Ее партнером в этот вечер был красивый американский юноша по имени Риджуэй, любимец женщин, позже он женился на прелестной мисс Монро. На нем тоже был костюм «охотника», и поскольку этот маскарад был необычен во всем, те двое «stopped the show»[94], как говорят на Бродвее.

Графиня де Пурталес, урожденная Бюсьер, тоже была знаменитостью этого блестящего десятилетия. Эта очаровательная аристократка была одной из самых красивых женщин столетия, но, к несчастью, ее лицо не было фотогеничным, и ни один снимок той эпохи не смог отдать ей должное. Обычно она всегда посылала мне свои фотоснимки в платьях, которые я шил для нее. Я припоминаю снимок, сделанный за год до ее смерти, в платье, изготовленном для свадьбы одной из ее внучек, и другой – где она была моложе, подписанный для меня, но ни один из них не давал представления о ее красоте. Кстати, что касается фотографий, приглашений и пожелтевших на солнце благодарностей, то в этом наши клиенты были неизменно внимательны и милы. И мадам Персиньи