Век моды - [24]

Глава 6 Свет и полусвет

Приход маршала Мак-Магона[64] на смену Тьеру в должности президента Франции произвел революцию в обществе. После экономии, подавленного настроения и вялости послевоенной эпохи Елисейский дворец стал блестящим центром элегантности, как всякий королевский двор. Однако он был более демократичным, и на приемах и обедах можно было встретить жен промышленников и крупных банкиров, сидящих рядом с герцогиней Дудевиль и другими парижскими аристократками. Быть может, мужчин принимали более охотно, чем женщин, но однажды я имел случай наблюдать, что вопреки легкому понижению социальной планки Елисейский дворец можно было сравнить с Тюильри в величии и красоте. Трудно было найти более изысканное правительство, чем правительство Мак-Магона.

Два представителя прежнего режима, которые продолжали поддерживать свой высокий социальный уровень в этом правительстве, были принцесса Меттерних и герцогиня де Морни. Принцесса Меттерних была повсюду известна как «принцесса», а герцогиня де Морни – как «герцогиня», и никогда не было необходимости добавлять фамилии. Эти дамы оказали неоценимую помощь моему отцу в продвижении моды. Им нравились его фасоны, и они всегда хотели ввести их в жизнь, в особенности принцесса, более смелая. Не надо думать, что его нововведения жертвовали красотой во имя смелости. Скорее, если сравнить с современной модой, они были самой скромностью. В то время женщины не пришли бы даже на костюмированный бал одетыми так, как одеваются теперь. Поэтому не требовалось большой отваги со стороны принцессы помогать Ворту в портняжной «революции». Чтобы совершить ее, потребовалось очень мало!

Например, однажды, во времена правления Мак-Магона, принцесса пришла к отцу, и он спросил ее во время их беседы:

– Вы, случайно, не собираетесь завтра на скачки, на Гран-при?

– Нет, – ответила она. – У меня нет подходящего платья, только черное.

– Ах, черное, – размышлял он. – Постойте, у меня есть зонт от солнца – красный. Именно то, что требуется к черному платью.

И он нашел и дал ей оранжево-красный зонтик, такого веселого оттенка солнечных зонтиков, какие носят крестьянки. На следующий день принцесса отправилась на скачки со своим ярким зонтиком, бросив вызов сияющему солнцу и мнению всего модного Парижа. Ее зонтик от солнца стал волнующей темой дня, впоследствии превратившейся в неистовство. В конце концов невозможно было пойти куда бы то ни было и не встретить зонтики, подобные веселым, сияющим цветам, колыхающимся над головами симпатичных женщин. Такое было бы невозможно в наши сумасшедшие дни. Вы можете появиться на скачках в ботинке на голове или со шляпой на ноге и не вызвать сенсации!

Считалось, что принцесса чужда условностей до скандальных пределов. Это было основано частично на том, что она пела «Ничто не свято для сапера» и «Бородатая женщина», чтобы позабавить Их Величества, и появлялась в качестве «первой танцовщицы» с мадам де Пурталес в известном «Балете пчел», который представляли перед двором. Современники только плечами пожимали, когда речь заходила об этих двух скандальных выступлениях. Но я-то знаю, что принцесса никогда не теряла вида великосветской дамы, даже когда участвовала в этих сомнительных развлечениях. А нынешние парижане, чьи платья взлетели выше колен, удивились бы, увидев наряд для танцев столь скромным и длинным – до середины икры, какие надели исполнительницы «Балета пчел». Юбка была желтого цвета, отделанная золотом, корсаж из коричневого бархата, с вышитыми золотом полосками и небольшими крылышками за спиной. Если не считать декольте, трудно представить себе более скромный костюм. После смерти принцессы я с удивлением обнаружил, что люди приходят ко мне с вопросами об этой знаменитой даме. По сравнению с некоторыми экстравагантными эскападами современности, безобидные забавы Ее Высочества могли бы показаться невинным времяпрепровождением монахинь.

Она ничего не боялась, громко разговаривала и всех забавляла. Говорили, что у нее очень острый язычок, но я никогда этого не замечал. Не было такой ситуации, из которой она не могла бы выпутаться без урона для себя. Однажды мадам Меттерних опоздала на ланч с Их Величествами и, когда появилась, увидела, что все уже сидят за столом. Любая другая придумала бы оправдание – недомогание либо какую-нибудь домашнюю катастрофу, чтобы избежать монаршего гнева, но только не она. Принцесса шумно вошла и воскликнула: «Я не виновата. Это Ворт. Я вовремя не получила свое платье!» Император и императрица рассмеялись, и инцидент был исчерпан.

В день торжественного представления в 1867 году она сняла ложу справа от сцены, напротив императорской. Однако для этого особого случая королевская ложа была приготовлена напротив сцены, ее огромный шатер из бархата почти касался потолка. Внутри этого великолепия были приготовлены около десяти тронов на помостах разной высоты. За две или три минуты до появления Их Величеств, которые всегда были точны, два лакея в напудренных париках вошли в ложу мадам Меттерних, неся огромный серебряный канделябр с десятью зажженными свечами. Осторожно поставив свою ношу, они удалились, а принцесса в розовом тюлевом платье, усыпанном драгоценными камнями, вошла в свою ложу и уселась в переднем ряду. А гигантский канделябр с десятью сияющими свечками как будто был самым естественным предметом в оперной ложе. Я думаю, мадам де Пурталес была рядом. Они практически не разлучались и служили друг для друга роскошным дополнением. Их красота и искрометный юмор тоже дополняли друг друга, делая их яркими, необычными звездами салонов.