Век моды - [20]

«Парижская жизнь» написал статью «Выход, мадемуазель Манекенщица». Это был первый раз, когда кто-нибудь осмелился назвать девушку из магазина манекенщицей. Невозможно не вспомнить о моей матери, когда пишу о Доме Ворта. Вначале она была вдохновительницей отца, а позднее – общественной знаменитостью магазина. Ни один клиент не обращался с ней как с поставщиком, а многие, восхищенные ее очарованием, добивались ее дружбы. Принцесса Анна Мюрат, невеста герцога де Морни, настояла на том, чтобы мадам Ворт пришла на ее свадьбу. Принцесса была потомком знаменитого Мюрата, который женился на Каролине, сестре Наполеона I, и племянницей императора. Она была признанной фавориткой Ее Величеств и всюду сопровождала императрицу. Ее брак с герцогом де Морни был желателен, потому что император очень хотел установить связь с предместьем Сен-Жермен. Некоторые орлеанисты[57], или законники, уже проникли в Тюильри и посещали «понедельники» императрицы. Император считал, что брак принцессы Анны с одним из них укрепит эти связи.

Принцесса была красавицей, чем-то похожая на графиню Пурталес. Анна была несколько полновата, но в то время никакие бедра не могли считаться слишком широкими, это не играло никакой роли. Важно было иметь прекрасные плечи, красивый бюст и показывать их! На ее свадьбе были император и императрица, и благодаря этому она сделалась знаменитой. В этот день принцесса была необычно красивой. Я хорошо запомнил платье, в котором была моя мать! Оно было из серебристо-серого фая, по низу шли фестоны, платье было очень длинным и широким. Шарф из тюля, а на поля нашиты бутоны роз. С левой стороны прически был прикреплен маленький черный эгрет[58]. Конечно, у других дам были и более изысканные платья, но отец хотел, чтобы мама отличалась элегантной простотой. Придворные дамы появились в сильно декольтированных платьях, что тогда было обычным, независимо от времени дня. Я вспоминаю, что при распределении призов на выставке 1867 года в два часа дня на всех придворных дамах были вышитые тюлевые платья, сверкавшие бриллиантами и глубокими декольте.

Несмотря на всепоглощающий интерес к работе отца, к многочисленным друзьям и общественным обязанностям, мать находила достаточно времени для своих любимых детей. Если иногда ее привязанность проявлялась несколько болезненным образом, как в случае одежды, которую она иногда сама создавала, и локонов под горячими щипцами, то это из-за беспокойного сердца.

По меньшей мере один из трех ее любимых мужчин обязательно создавал какие-нибудь проблемы. Я должен признаться, что в школе был не самым серьезным учеником. Во время уроков я уделял больше внимания воспроизведениям силуэтов мадам Нильссон[59] или Мари Фавар[60], которых я видел во время каникул в Опера́ и Итальянском театре, чем переводом с греческого и латыни. Мои книжки были испещрены набросками и карикатурами, а уж о словарях и говорить нечего – они походили на средневековые молитвенники с полями, предназначенными для венков, роз, ангелов, святых и мучеников, были покрыты профилями, воздушными шарами и велосипедами. Короче говоря, я был плохим учеником, потому что воображение было занято совсем другим, не связанным со школьными предметами.

В возрасте десяти лет я уже создавал платья, и некая польская дама часто просила, чтобы я продал свои рисунки. Неудивительно, что я стал кутюрье: с самого рождения я не знал ничего, кроме кринолинов и кружев, бархата и тюля, наполовину сшитых платьев и готовых, которые могла носить королева, легкомысленных нарядов для известных куртизанок и скромных платьев – для невест!

С моими способностями к рисованию я, без сомнения, мог стать художником, если бы так сильно не любил своего отца. Мысль о том, что я мог бы делать что-то другое, а не последовать по его стопам, никогда не приходила мне в голову. К тому же мечта стать художником казалась мне столь дерзкой, столь бессмысленной, столь претенциозной, столь честолюбивой, что я ни разу не осмелился высказать такие пожелания. А отец не то чтобы не интересовался моими набросками, он интересовался, но недостаточно, чтобы подтолкнуть меня к изучению искусства.

Однако, когда мне было около четырнадцати лет, я познакомился с великим художником-пейзажистом Коро. Он был другом наших знакомых и иногда заходил к нам обедать. Со временем он стал нашим близким другом, и однажды, во время войны 1870 года, моя мать, которая, как и все матери, верила, что ее дети полны талантов, сказала: «Мой дорогой друг, было бы очень любезно с вашей стороны, если бы вы разрешили моему сыну Филиппу, у которого некоторый талант к рисованию, прийти к вам в воскресенье и дали советы по поводу его работ».

И таким образом, когда Париж находился в осаде, я начал посещать восхитительные воскресенья у Коро, которые стоили, по крайней мере, пятнадцати лет настоящего опыта в моей профессии.

Глава 5 Основание богатства Ворта

Отец не мог предвидеть, что вложение больших денег в живопись его друга Коро будет хорошим бизнесом, как мы теперь называем покупку картин. Известный своей непрактичностью, часто встречавшейся у талантливых людей, Ворт не мог и подумать наживаться на таланте Коро и очень мало покупал шедевры, которые в наши дни стоят миллионы. Я сожалею об этом не по финансовым причинам, но потому что люблю этого художника больше всех и предпочитаю маленькие этюды его раннего периода, висящие в моем доме на улице Эмиль-Дюшанель, большим картинам, недавно проданным за сказочные деньги.