Век кино. Дом с дракончиком - [32]

— И постепенно «заморозка» оттаивает, хотите вы сказать? Возможно. Это он позвонил мне в 3.15 ночи и сказал ту трансцендентную фразу: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти».

После паузы, которую мы выдержали глаза в глаза, больная пробормотала:

— Конечно… конечно, не Ваня!

— После звонка, весьма вероятно, Самсон отправился в Молчановку.

— Он правда помешанный?

— Без комментариев, как говорится. Самсон подтвердил мою догадку (про святого и императора узнал от Вани), умчался к себе — мы во дворе сидели, — дверь не открыл, затаился.

Танюша сказала сурово:

— Пусть перебесится, за свою шкуру трясется.

— У меня возникло такое же впечатление. «Может, меня хотели убить?» — вот что его тревожит.

— Самсона? Кто хотел?

— На меня покатил: «Ты отвез ее из клуба в Молчановку!» Прозрачный намек: с больной головы на здоровую.

Она свернулась калачиком, изредка вздрагивая.

— Танюша, я не видел их обоих тыщу лет, не бойтесь меня.

— Не вас. Зло. Мы на земле заблокированы злом.

Чтобы вернуть ее на землю, я поинтересовался:

— А почему, собственно, вы так во мне уверены? Я с ума сходил по вашей сестре.

— Не сошли.

Какое-то время мы пристально смотрели друг на друга. Я сказал:

— Самсон придумал план убийства жены и Вани. Есть свидетельство.

— Господи! Он признался?

— Проговорился. Иногда он будто впадает в бред, будто не по своей воле выдает подсознательные душевные импульсы. Фиксация на болезненной идее: трупы. Где трупы? Будто забыл, где захоронил.

Танюша сосредоточенно, трижды перекрестилась. Я подытожил:

— В сущности, его уже можно сдавать «куда надо», «тепленького» быстренько расколют.

— Подождите.

— Жду. И вот почему: расколоть-то расколют, да вдруг не тот орешек.

— Вы сказали: есть свидетельство.

— Показания Кристины Каминской: еще в среду Самсон разработал этот план.

— И выдал его первой встречной?

— Выдал себя намеками — странно, но возможно в состоянии аффекта.

— Так слабые люди облегчают душу.

— Да. Она привела наблюдение из практики психоанализа: творец сублимирует убийственные порывы в художественные фантазии. После жестокой ссоры с женой сценарист бросился к компьютеру поработать над сценарием, «отвлечься», он сказал. А по душевному настрою — расстройству — вернее предположить: не над сценарием, а над чертовым планом.

— И зафиксировал его в компьютере?

— Вполне вероятно, он этой игрушкой одержим.

— И кто-то с планом ознакомился?

— Если Самсон еще не ввел пароль — что тоже вероятно, ведь только вечером той среды выяснилось: Ваня по-тихому поигрывает в «преферанс». Возник пароль, а план, конечно, испарился.

— Но до вечера мальчик мог его обнаружить! — закричала Танюша. — И он убит? Или… есть надежда?..

— Нету. Это главная тайна — план, наверное, исполнен, но по-другому. Время и место действия выбраны не Самсоном. Понимаете? По плану преступление надо свалить на банду, действующую тут в окрестностях. Но в субботу к ночи и Вика, и Ваня должны были находиться в Москве. Допустим, Самсон заметил из машины парочку школьников, вернулся, проследил за Ваней… Но — соседский котик запросился домой в одиннадцать часов!

— А помните, у Самсона в воскресенье отставали часы?

— Да соседка как будто сверила время со своими. Самсон, конечно, понимал, что в случае чего ее допросят… не думаю, чтоб он так глупо и нагло соврал.

Помолчали, она сказала тихо:

— Но ведь не доказано, что Ваня убит в 23.40.

— Его подружка уверена. И компьютер этот проклятый кто-то грубо выключил.

— И все-таки трудно издалека рассмотреть…

— Вы послушайте! — Я собрался с духом. — Голова запрокинута, неестественно свернута набок, челюсть отвисла, рот оскален… По описанию, признаки удушения.

Танюша плакала беззвучно, не шевелясь, кажется, сама не замечая своих слез.

— Самсон составил такой план?

Опять той утренней смрадной волной накатило на меня отвращение — до тошноты, до удушья, шершавого кома в горле, — я сидел, прикрыв веки, боясь шелохнуться; в глазах стоп-кадром застыла светлая июньская ночь, в которой затаилось чудовище; вот изображение (яркое, как галлюцинация) вздрогнуло, шевельнулись ветви, тихонько откликнулись плиты на осторожные шаги, появилась девочка, остановилась, слабый свет в окне наверху погас, повернулась, побежала, «проспект», поворот, заколдованный лес с домами-мухоморами, перемахнула через железную ограду, верный телохранитель признал и не залаял, бесшумно раздвинула створки заранее открытого окна, шелест одежды, скрип кровати, с головой под одеяло, замереть от ужаса, или заплакать, или взмолиться — и тотчас притвориться, уловив знакомые шаги, приглушенные голоса, промельк света из коридора…

Я с усилием открыл глаза.

— Таня, вы боитесь смерти?

— Очень. Я к ней не готова.

— У вас-то какие грехи?

— Очень, — ответила невпопад, «ушла»; с ней надо говорить о совершенно конкретных вещах, иначе она уходит в свой особый непроницаемый мир.

— Очень много? — Она кивнула, я усмехнулся. — Вы остались в Молчановке подлечиться?

— Я не хотела.

Я вспомнил слова Савельича.

— Надеялись, само пройдет?

— С Божьей помощью.

— Не помог, значит?

— Это дерзость — ждать чуда. Да кто я такая?

— Обычно мы недооцениваем такое распространенное человеческое свойство, как глупость. — Я хотел сбить экзальтацию, но перестарался. — Простите, Танюша, вы умны.