Вегетарианка - [35]

– Мамочка, я молодец, да?

Лицо ребенка раскраснелось в ожидании похвалы, не только из-за температуры.

– Да, правда. Ты даже не шелохнулся!

Услышав от врача, что воспаления легких нет, она взяла Чиу на руки, под дождем села с ним в такси и поехала домой. Быстро умыв ребенка, накормила его кашей, дала лекарства и рано уложила спать. У нее уже не было сил бередить себе душу мыслями о пропаже сестры. Сын болел пятый день, и пятые сутки ей не удавалось нормально поспать. Прошлой ночью она решила, если через день температура не спадет, положить его в центральную больницу. На всякий случай заранее сунула в сумку медицинскую страховку, и когда укладывала туда одежду Чиу, зазвонил телефон. На часах было почти девять.

– Вы говорите, она нашлась? Какое счастье. Я навещу ее на следующей неделе, как планировала.

Она искренне благодарила медсестру, но из-за навалившейся усталости голос звучал сухо, почти равнодушно. И только положив трубку, она осознала, что ливень накрыл всю страну, а это значит, и в лесу, где нашли Ёнхе, тоже шел дождь.

Она не понимала, как образ сестры мог предстать перед ней настолько четко, настолько правдоподобно. Всю ночь прикладывая мокрое полотенце ко лбу тяжело сопящего ребенка, то и дело проваливаясь в короткий сон, словно теряя сознание, она видела за дождевой завесой призрачно мерцающий лес. Черный дождь, черный лес, окутанный дождем, белая больничная пижама, мокрые волосы, темный крутой склон и неприкаянная Ёнхе, стоящая там, как привидение, превратившаяся в сгусток воды и темноты. Наконец ночь закончилась, и она, пощупав лоб ребенка, вздохнула с облегчением: температура спала. Она вышла в гостиную и долго безучастно смотрела на тусклую синеву предрассветного неба, которая проникала через окна лоджии.

Она свернулась калачиком на диване. Надо было поспать хотя бы час, пока не проснулся Чиу.

Сестра, я стою на руках, на моем теле выросли листья, из рук пробились корни… Я вросла в землю. Навсегда. Навсегда… И знаешь, в паху собирались распуститься цветы, и я расставила ноги, широко так расставила, но…

Голос Ёнхе, услышанный ею в полудреме, звучал сначала тихо и ласково, потом – мило, будто лепечет невинный ребенок, а в конце – невнятно и сдавленно, словно это был голос животного, и она уже не могла разобрать слов. Сильное отвращение, испытываемое ею впервые в жизни, заставило ее испуганно открыть глаза, но затем ее снова затянуло в сон. Теперь она стояла в ванной перед зеркалом. Из левого глаза ее отражения пошла кровь. Она быстро подняла руку, чтобы вытереть струйку, но фигура в зеркале почему-то не двигала рукой, а лишь стояла в растерянности, глядя, как из глаза льется алая кровь.

Кашель Чиу разбудил ее, она вскочила и поспешила в спальню. Прогоняя из памяти образ Ёнхе, которая когда-то давно сидела в углу этой комнаты, прижав колени к груди, она схватила ручонку сына, увидев, как он дернулся во сне…

– Теперь все нормально, все будет нормально.

Она тихо шептала эти слова, не зная точно, кому: то ли ребенку, чтобы утешить его, то ли себе для успокоения.

* * *

Автобус сворачивает с горной дороги и останавливается на перекрестке. Передняя дверь распахивается, она торопливо спускается по ступеням и раскрывает зонтик. Больше никто не выходит. Автобус без задержки мчится дальше и исчезает вдали в пелене дождя.

Если от этой остановки направиться по отходящей в бок узкой дороге, обогнуть крутой холм, пройти тоннель длиной около пятидесяти метров, то можно увидеть маленькую больницу, стоящую посреди леса. Кажется, дождь немного утих, но по-прежнему стучит по зонту. Она нагибается, чтобы подвернуть брюки, как вдруг ее взгляд натыкается на мелколепестник – беленькие цветочки, прибитые дождем к асфальту. Она поправляет увесистую сумку. Поднимает вертикально зонтик, идет в сторону больницы.

Теперь, чтобы узнать, как протекает болезнь Ёнхе, она шагает по этой дороге каждую среду, но до того дождливого дня, когда сестра исчезла, а потом была найдена в лесу, она приезжала сюда примерно раз в месяц. На этой тихой и унылой дороге, по которой она идет, неся в сумке фрукты, рисовые хлебцы, конвертики из жареного тофу, фаршированные рисом с овощами в уксусном соусе, редко можно увидеть человека или машину. Когда они усаживались напротив друг друга в комнате для свиданий, рядом с регистратурой, и она выкладывала на стол привезенные гостинцы, Ёнхе молча, как ребенок, выполняющий домашнее задание, начинала есть. Случалось, она собирала волосы сестры, заправляла их за уши, и Ёнхе поднимала глаза, спокойно улыбаясь. В такие приятные мгновения возникали мысли: разве есть какие-то проблемы? Разве нельзя вот так провести всю оставшуюся жизнь? Ведь Ёнхе здесь может говорить только тогда, когда хочет говорить, может не есть мясо, если не хочет. А ей самой будет вполне достаточно вот так, время от времени, навещать сестру.

Ёнхе младше на четыре года. То ли из-за достаточно большой разницы в возрасте, то ли по другой причине, но они росли без каких-либо трений и споров, что редко бывает между сестрами. С самого детства, когда они жили в родительском доме, по очереди получая пощечины от горячего на руку отца, Ёнхе была для нее существом, за которым все время следовало присматривать, и она несла за нее ответственность, окутав заботой сродни материнской любви. Младшая сестричка, бегавшая с почерневшими от грязи пятками, летом от жары терпевшая потницу, выступавшую красными прыщиками на переносице, эта девочка вдруг повзрослела, и однажды она с удивлением узнала, что та собралась замуж. Одно лишь тревожило душу: чем старше становилась сестра, тем больше замыкалась в себе, меньше говорила. Она и сама была сдержанной, однако в зависимости от ситуации умела быть яркой, приветливой и добродушной. У Ёнхе же сдержанность проявлялась сильнее, и с какого-то времени из-за этой черты характера с ней бывало тяжело. Порой настолько тяжело, что она казалась совсем чужой.