* * *
Пока жена не стала вегетарианкой, мне и в голову не приходило, что она какая-то особенная. Если говорить начистоту, при первой встрече я не нашел в ней ничего привлекательного. Не высокого и не маленького роста, не длинная и не короткая стрижка, желтоватого оттенка сухая кожа, обычные глаза, немного выступающие скулы, одежда блеклых тонов – словно страх выразить свою индивидуальность мешал ей выбрать яркие цвета. Она подошла ко мне, ожидавшему ее за столиком в кафе, в черных туфлях самой простой модели. Подошла не быстрой и не медленной, не смелой и не тихой походкой.
В ней не было изюминки, однако и особые недостатки не бросались в глаза, и поэтому она стала моей женой. Мне не приходило в голову искать хоть какой-то намек на изящество, или изобретательность, или оригинальность, но меня вполне устраивал ее скромный характер. Для того чтобы понравиться ей, я не притворялся умным и образованным, не дергался, опаздывая на встречу с ней, не маялся, невольно сравнивая себя с мужчинами из модных журналов: причин для этого не было. Мне не пришлось особо нервничать ни по поводу живота, начавшего выпирать еще до тридцати, ни по поводу тонких ног и предплечий, при всем моем старании не желавших обрастать мускулами, ни по поводу маленького члена – источника моего тайного комплекса неполноценности.
Так уж я устроен, что мне никогда не нравилась чрезмерность, в чем бы она ни проявлялась. В детстве я ходил петухом, играя роль предводителя дворовой шпаны младше меня на два-три года; когда вырос, поступил в тот университет, где мог без усилий получать стипендию, а затем вполне довольствовался пусть небольшим, но стабильным жалованьем в маленькой фирме, где высоко ценили мои отнюдь не выдающиеся способности. Поэтому и женитьба на самой что ни на есть непримечательной с виду женщине стала для меня естественным выбором. Те, кого называли красивыми, или умными, или вызывающе сексапильными, или дочери богатого папеньки, изначально представлялись мне существами, с кем не оберешься хлопот, не более того.
Оправдав мои ожидания, она без всякой суеты выполняла обязанности заурядной жены. Каждое утро просыпалась ровно в шесть, варила рис, суп, поджаривала кусок свежей рыбы и подавала на стол; кроме того, имея опыт подработки еще со студенческих лет, вносила свою лепту в наш семейный бюджет. Уже год она, устроившись почасовиком, преподавала в каком-то институте, где обучают компьютерной графике, а еще подвизалась на ниве комиксов, выполняя дома работу для издательства: вставляла в «словесные пузыри» речь персонажей рисованных историй.
Жена была молчаливым человеком. С просьбами обращалась ко мне редко и, как бы поздно я ни возвращался с работы, не интересовалась почему. Иногда у нас совпадал выходной, но даже в такие дни она не просила меня куда-нибудь ее сводить. Каждый вечер, пока я с пультом в руке валялся у телевизора, жена торчала в своей комнате. Должно быть, занималась там своими комиксами или читала – если и было у нее какое-то увлечение, так всего лишь чтение, да и то почти все ее книги выглядели настолько скучными, что не вызывали никакого желания открыть и полистать, – и выходила только ко времени обеда или ужина, чтобы молча приготовить еду. В самом деле, жизнь с такой женой точно не назовешь интересной. Но я благодарил небо за то, что мне досталась не такая, что с утра до ночи сидит на телефоне, то и дело отвечая на звонки коллег и подруг, и не такая, что время от времени пилит мужа и устраивает крикливые семейные разборки: очень уж меня утомляют такие женщины.
Если и была какая-то особенность у жены, так это ее нелюбовь к бюстгальтерам. В наш короткий и пресный период ухаживания однажды я случайно положил руку ей на спину и, не ощутив под свитером бретелек, пришел в возбуждение. Может, она подает мне некий молчаливый знак, подумал я, и, чтобы понять, какой именно, стал наблюдать за ее поведением другими глазами. И выяснил: ничего она мне не подает, у нее и в мыслях нет никаких знаков. Но если это не знак, то что: лень или безразличие? Я не мог понять. Пышной грудью она похвастаться не могла, и, по правде, стиль «no bra» совсем ей не шел. Уж лучше бы она носила бюстгальтеры, заполненные поролоном, и я мог бы возвыситься в глазах друзей, показывая им будущую жену.
С первых же дней после свадьбы она ходила по дому без лифчика. Только летом, отправляясь куда-нибудь по делам, заставляла себя надевать его, да и то чтобы под одеждой не выступали пуговки сосков. Однако не проходило и часа, как она расстегивала крючки. В светлой тонкой блузке или облегающей кофточке такая вольность оказывалась заметной, но ее это не заботило. На мой упрек она сравнила бюстгальтер с жилеткой, напяленной в жаркий душный день. И в оправдание добавила, что не может терпеть, когда сдавливается грудь. Что касается меня, то мне не доводилось носить эту деталь дамского туалета, поэтому и знать не дано, насколько в нем тяжело дышится. Однако убедившись, что другие женщины не кажутся ненавистницами бюстгальтера, как она, я засомневался в такой повышенной чувствительности.
