Ведарь - [21]

Ну что же, придется ждать. Надеюсь, недолго, а то игра в партизана-подпольщика немного утомила. Несколько пахучих грибков в рот, может, если тут пошуровать, то ещё что-нибудь съестное найдется. Да не видно ни зги – непроницаемая темнота. Половые доски настолько плотно подогнаны друг к другу, что не оставалось ни щелочки.

Через пять или десять минут сверху послышался храп. Замечательно! Лучшей маскировки и придумать нельзя! Пока тут сижу, как напуганная мышь в норке, Вячеслав спокойно улегся спать. Храп набирал обороты, я позавидовал такому хладнокровию. Рядом бродят оборотни-людоеды, а он и в ус не дует. Молодец! Хоть бы кроликов покормить не забыл, они-то ни в чём не виноваты.

Так, что я имел на данный момент? Врагов в виде оборотней – это минус, помощников в лице двух пьяных парней и здорового мужика – сомнительный, но всё же плюс. Оборотни почему-то преследовали меня – очевидный минус, но я ещё живой, и это огромный плюс. И эти мысли из недавних снов, с ними непонятно: то ли плюс, то ли минус.

Старался рассуждать логически и рационально, чтобы не заорать от всего навалившегося. Пошевелил конечностями: от переломов и ушибов не осталось и следа. Тоже фигня какая-то произошла – почему я так быстро регенировал?

Что же нужно оборотням от меня? Невольный свидетель существования созданий из легенд и сказок? Вряд ли кто-то поверит. Скорее мои слова отнесут к бредням и посоветуют чаще закусывать. Что-то ценное? Кроме халата да потерянных тапок и нет ничего.

И ещё этот Голубев со своей непонятной ревностью. Как там Юля, увидимся ли мы еще?

Океанским прибоем наверху заливался Вячеслав Михайлович, даже завидки взяли.

Мне бы так, а ещё лучше взять, да и проснуться в общаге. Вынырнул бы из объятий Морфея на своей продавленной кровати, улыбнулся таракану на будильнике и прошлепал тапками до туалета, чтобы смыть остатки дурного сна. Но, увы, сейчас в кромешной темноте слушал переливы громкого храпа и думал – как быть дальше.

Да ещё и этот сон. И почему мне мать с отцом в такой ситуации приснились? Родители погибли в автокатастрофе, как рассказывала тетка.

Тетя Маша всегда твердила, что отец являлся примером для подражания, а от матери никто не слышал ни одного плохого слова. В одну из поездок получилось так, что машина слетела с дороги и нырнула в овраг, перевернувшись на крышу. От удара коротнуло проводку и машина загорелась. Отец с матерью не успели выбраться, а меня нашли неподалеку, израненного и лежащего без сознания. Я этого не помнил почему-то, словно ластиком стерли из памяти целый кусок. Как в «Джентльменах удачи» – здесь помню, здесь не помню.

Причем здесь оборотни? И тот, с белым пятном – во сне и наяву. Казалось, что голова лопнет от количества накопившихся вопросов.

Так, в полной темноте, слушая храп, доносящийся сверху, и думая как дальше быть, я провел неизвестно сколько времени. Может час, а может быть и пять. Пока не услышал, как об оконное стекло звякнул камушек.

В темноте полностью теряется ощущение времени, секунды превращаются в минуты, минуты в часы. Секунды ползут так медленно и тягуче, словно время, что быстро пролетает при солнечном свете, в темноте отыгрывается за столь пренебрежительное отношение.

В детстве мы играли в космонавтов и запирали испытуемого в подвале дома на полчаса – проходили «испытание космосом». Я помню, как выключался свет, и в темноте исчезало переплетение сырых труб, серые потрескавшиеся стены, закопченный потолок. Реальность уходила в безграничное «нигде» и бескрайнее «никуда». Я осознавал, что рядом распределитель, лишь протяни руку и нащупаешь ржавый вентиль холодной воды, но казалось, что сидишь один во вселенной. И нет ничего, ни стен, ни потолка, лишь один уходящий в бесконечность бетонный пол. Многие из ребят не выдерживали испытания, с криками бились в железную дверь, требуя освобождения.

Что в этом такого? Посиди полчаса, помурлыкай под нос песенки и все – выходи на солнышко и щурься, пока не привыкнешь. Но нет, в темноте разыгрывалась фантазия, и ночные кошмары выползали наружу.

Страхи, бледнеющие и теряющиеся днем, в кромешной тьме наливались реальной осязаемостью. И страшно протягивать руку, чтобы нащупать вентиль. Страшно – вдруг наткнешься на когтистую лапу, или положишь ладонь на смыкающиеся клыки. И страшно идти по стенке – чтобы не встретиться с холодным скользким телом, которое сразу заключит в вонючие объятия. Далеким кусочком разума я понимал, что это лишь воображение, и ничего такого нет, но справиться со страхами очень трудно. Так и сегодня, но сегодня чудища реальны и они ищут именно меня.

За несколько часов, проведенных в подполье, зрение адаптировалось, и я смог различать отдельные предметы в кромешной темноте.

Длинный ряд банок, сваленная горой картошка, в соседнем углу высовываются большие кочаны капусты. Четыре бадейки с клюквой и несколько пузатых банок с жидкостью. В целом – хороший и добротный подвал.

В стекло пару раз тренькнуло, загудел Федин басок и зазвенел женский голос.

– Григорьевна, да отвяжи ты эту веревку!

– Чогой-то я её отвязывать-то буду?

– Да мы со Славой поспорили, что я смогу войти, не касаясь веревки. А о том, что её может потрогать кто-то другой – договора не было.