Ведарь - [22]

– Ой, мальчишки, все игры у вас какие-то. Пора уж детишек нянчить, а вы с веревочками играетесь. Вон, глянь-ка, Маринка с соседнего дома глаз на тебя положила. Так и прыгает к окну, когда на мотоциклетке проезжаешь.

– Да знаю я, Григорьевна, вот просплюсь и сразу же сватов пошлю. Сейчас же отвяжи веревку, жалко, что ли?

Вячеслав громко выводил рулады, не обращая внимания на разговор за окном. После нескольких минут препираний калитка забренчала пружиной.

Когда послышались шаги, храп Вячеслава несколько приутих. Словно он что-то почуял. Шаги уверенно приблизились к входу, раздался легкий шелест отрываемой двери. Я замер, Фёдор остановился как раз надо мной.

Послышалось бульканье жидкости, наливаемой в стакан.

– Эй, Вячеслав Михайлович, а где наш гость? – раздался голос Федора.

Я выдохнул с облегчением – не забыли.

Храп Вячеслава прервался на миг, но не прекратился окончательно. Шаги скользнули к кровати, и, судя по заскрипевшим пружинам, Федор принялся трясти товарища.

– Ну, чего еще? – раздался недовольный голос Вячеслава.

– Вячеслав Михайлович, где парень? Куда его засунул?

– Ну, где он ещё может быть? В подполе конечно. Вертушки прибегали, вот я схоронил его от греха подальше. Ты сам-то как? – босые ноги зашлёпали по полу.

– В норме, – ответил Федор.

В мое убежище упала белая полоска, и в свете открывшегося люка показалась ухмыляющаяся рожа Вячеслава:

– Ты уж извини, что задержал так долго – нужно чтобы барбосы подальше умчались. Вылазь, и это… огурчиков захвати!

Так и хотелось запустить в него трехлитровой банкой. Но я сдержался, хотя в такую луну невозможно промазать. Ноги так затекли, что казались толстыми ватными рулонами. Пару раз ущипнул кожу на бедре – боль не чувствовалась. М-да, скоро в атаку кинутся злые мурашки, будут втыкаться раскаленными иголками.

С кряхтеньем выбрался на поверхность, сощурился от яркого света, бьющего в окна. Вячеслав же ушел на кухню и вернулся с алюминиевыми плошками и буханкой хлеба.

– Ого, да у тебя даже роговицу не видно, один сплошной зрачок. Поморгай чаще и привыкнешь, – Федор усадил на поцарапанный табурет.

Я так и сделал, глаза быстро привыкли к свету. За окном весело сияло солнце, а на будильнике, что гордо красовался на телевизоре, стрелки показывали три часа. Нормально посидел в холодке – хватило времени подумать. Правда путного так ничего и не придумал, оставалось ждать объяснений от ребят.

Меня потянуло в Шую. Ни с того ни с сего.

Я почувствовал такую сильную тоску по этому городу, что не передать словами. Я убегал в ночь, а днём захотел вернуться. Я ещё раз себя ущипнул, чтобы проверить, что не сплю. Меня тянуло в Шую, просто подняться и идти, пешком ли, на велосипеде или другом транспорте – неважно. Мне хотелось вернуться.

Вячеслав убрал со стола следы вчерашних посиделок, и из кухни появилась кастрюля с ароматными щами. От такого я не мог отказаться. Федор же тем временем начал свой рассказ, не забывая опрокидывать ложку.

– Выехал, как полагается на скорости. А ты, друг мой (взгляд на меня), по простоте душевной забыл сказать про тормоза? Вернее про их полное отсутствие. Ну, так вот, пролетел я по бугоркам на хромой кобылке, словно задницей по терке, до самой Южи. Чуть танк не снес на Советской. И потом уж рванул до Талиц. Все равно не доехал бы до Коврова на таком запасе бензина, да и обратно надо как-то добираться. Вот я и доехал до Мугреево-Никольского, и в Святом озере сделал погребальное ложе для бедной «восьмерки». Иначе не мог остановиться, я же не из тех, кто сносит чужие сараи. (Вячеслав коротко хохотнул) Всё мокрое отжал, и, рискуя простудиться, заболеть и помереть молодым, кое-как натянул на себя. Ощущаешь масштаб трагедии? Потом с Талицким автобусом доехал обратно до Южи. Видел мелькнувшие спины перевертней, но я умчался далеко и запах не смогли бы прочитать.

Щи обжигали гортань, затем я привык немного, и душистое варево начало свободно проскальзывать внутрь. По рукам и ногам полилась потоком жизненная сила, зажурчала по венам кровь, улучшилось настроение.

«Мне нужно в Шую!» – ярким метеором пронеслась в голове глупая мысль.

– Ну, молоток! Сюда они тоже прибегали, порычали, понюхали, да потом за тобой рванули. Протявкали, что скоро закончится наше время, я так и не разобрал до конца, – Вячеслав потянулся за хлебом, и я невольно обратил внимание на мощные запястья.

Руки сами по себе не маленькие, но запястья выделялись, как предвершия булавы. Я вряд ли смог бы обхватить пальцами такой объем, только если двумя руками. Крепыш перехватил взгляд.

– Любуешься? Даже потрогать можешь, это они у меня от занятий такие вздутые стали. Иваныч спуска не дает, не забалуешь, – Вячеслав повертел сжатым кулаком в разные стороны, глядя, как тот гулял над запястьем.

– Ребята, а кто такой Иваныч? Почему вы наравне разговариваете с оборотнями? И вообще что тут происходит?

Говорить, говорить, говорить – отталкивать от себя глупое желание лезть обратно в пасть. Ехать обратно в город.

– Так ты не посвященный? – удивился Федор, даже ложку забыл поднести ко рту. Так и зависла в воздухе, роняя на столешницу жирные капли.