Вечный огонь - [29]

Светлана Никина пояснила:

— Должны были приехать ребята из колхоза «Арктика», но вездеход подвел. Передали по рации, чтобы вы к ним пожаловали.

— Далеко? — спросил замполит.

— Быко́ва протока… — Светлана улыбнулась, стягивая рот гузкой. Она стеснялась разоблачить свой, как ей казалось, постыдный недостаток: плотно посаженные широкие лопаточки верхних передних зубов в тесноте наползали друг на дружку. Продолговатое смуглое лицо девушки, ее тонкие темные брови, карие глаза — все просило улыбки широкой, свободной. Но зубы не позволяли. Зря, конечно, она боялась их показать — нисколько они ее не подводили, но ей казалось… — Если вертолетом, час времени.

— Около того, — уточнил Борис Дегтярев. — Зато посмотрим Лену.

— Добро, — полусогласился замполит. — Давайте пока зайдем в наше временное пристанище — кубрик ледокола, посидим, все обговорим.

Винтокрылая машина долго вертела горизонтальными лопастями, прогреваясь. Лопасти винта казались неимоверно мягкими, эластичными, при малых оборотах они опускались концами вниз. И, только набрав скорость вращения, вытянулись впрямую, образовав над машиной широкую, прозрачного стекла тарелку. Легко оторвавшись от земли, вертолет пошел свечой вверх, затем, качнувшись, с усилием упираясь винтом хвоста, развернулся, зависая на месте, и, как бы падая набок, понесся в сторону материка.

Вертолет трясло и кидало, словно безрессорную коляску по глубоким рытвинам поганой дороги. Стук мотора, шипение забортного воздуха, врывающегося в дверные и в иллюминаторные щели, мелкая, с ознобным зудом, вибрация корпуса, позванивание металлических, плохо принайтованных вещей — все это раздражало, создавало неуют в салоне.

Николаю Черных хотелось поговорить, выспросить у у того же Бориса Дегтярева о его житье-бытье здесь, на краю земли, но пришлось рукой махнуть: в таком гаме не услышишь людского слова, только глотку надорвешь. Сидевший напротив старший лейтенант-торпедист, считай, в самое ухо влазил своей соседке Свете Никиной, а разговор все равно не клеился. Света ежилась, как от щекотки, поводила плечами, вертела головой, показывая что-то на пальцах — пантомима, да и только!

Начала одолевать прохлада. Добро, надели меховые куртки. Светлана зябко поводила плечами в своем демисезонном пальтишке. А старший лейтенант — командир торпедной группы, ясно, не догадался прикрыть ее полой своей просторной теплой одежины. Замполит держал фасон, что ли? Сидел без куртки, в одном кителе. Куртка его брошена в хвост салона на кучу брезента. Борис Дегтярев, опытный, привычный к здешнему климату человек, одет надежно: кожанка на «молнии», под нею шерстяной свитер грубой домашней вязки — удобно в любую погоду.

Где же Быкова протока, где Быков мыс?

Николаю, конечно, не разобраться. Здесь все сплошь изрезано протоками, утыкано мысами, испещрено островами. Рябая территория, если смотреть свысока, непригодная для человеческого обитания.

Борис потянулся рукой через плечо Николая Черных к иллюминатору, показал пальцем вниз, прогудел над самым ухом:

— Становище.

— Где, где? — Николай не мог поймать приметы.

— Рефрижератор видите?

Николай скосил взгляд, заметил на водной полосе плоское, как почудилось с высоты, судно. На том берегу, на полого разостланной серо-песчаной равнине, белели брезентовые палатки.

— Стан, стан! — обрадовался своему открытию.

Борис согласно закивал головой, улыбался, поблескивая матовой желтизной золотой коронки переднего верхнего зуба. Николаю показалось знакомым это посвечивание. Вспомнил: как у преподавателя математики, которого они, школьники, из-за такого же вот вызывающего посвечивания нарекли «фиксой»…

Машину завалило набок, понесло вниз, вот-вот трахнется об землю. Зависая на месте, раскачивалась с борта на борт, словно качели, снижалась осторожно, поставила резиновые ноги-колеса на песок, утихла.

Налетевшие лайки с визгом и храпом кидались к гостям, подпрыгивая высоко или становясь на задние лапы, пытались ткнуться мордами людям в самое лицо, лизнуть руку.

— Работяги! — объяснил Борис, оглядывая собак. — Добродушные. Церберы — те вон за палатками, на цепи прикованы.

Черных интересно стало:

— Что же они поделывают, работяги?

Яша Урусов повернулся к Николаю Черных, намереваясь ответить вместо Бориса. Заметно дрогнули полукружья бровей, мясистые губы истончились в широкой улыбке.

— Отдыхают покуда. Однако скоро падет снежок — впрягутся в лямки.

Рослый кобель, став на задние лапы, полуобнял Николая за талию, семенил за ним. Николай локтем прижал собачью голову к своему боку.

— Выносливые, видать?

— Яша, расскажи морякам про Ивана Жохова, — попросила Светлана Никина.

— Не слыхали, однако? — удивился почему-то Урусов.

— Откуда же?

— Гой-гой, все газеты писали! Герой тыла. В войну все случилось…

— А ты откуда знаешь? — шутливо толкнул его в бок Николай. — Тебя еще и на свете не было.

— Якуты́ говорят. — Яша делает ударение на последнем слоге, впрочем, как и все якуты.

— Что говорят?

Ближние к Урусову, наклоняя головы на ходу, стали прислушиваться.

— Что говорят, что говорят? — вроде бы недовольно повторил Яша Урусов. — Настоящий якут, говорят! Тундры не боится, пурги не боится. Море — не страшно, лед — не страшно. Сырую рыбу кушает, сырое мясо кушает. Оленина — хорошо. Нету оленины — собаку кушает.