Вечное невозвращение - [25]

— Перестаньте ссориться, — говорит мать, — я сегодня не дежурю, так что он дома остается. Вообще, девки, еще пять-шесть лет помучаемся — и начнется у нас спокойная и счастливая жизнь, я верю в это. Будет у каждой из вас по мужу, может, и мне еще судьба улыбнется.

— Тебе улыбнется, ты вон у нас какая красивая!

Макаров рванулся и сел на матрасе. «Здесь не уснуть, надо убираться в лес, а то кошмары замучают». Он схватил матрас и, пошатываясь, потащил его за собой в лес.

— Валерик!.. Ты приходи!.. Мы здесь теперь всегда будем… всегда будем… всегда…

Макаров шел все дальше от поляны, по колено проваливаясь в мягкий мох, и вдруг увидел себя десятилетним мальчиком. Он шел и плакал от страха и жалости к самому себе; он не мог стерпеть обиды, убежал из дома в лес и теперь шел неизвестно куда, желая заблудиться, замерзнуть, попасть к диким зверям, чтобы только не возвращаться домой. Страшно боялся и шел. Постепенно светлело, но мох становился все выше и выше. Он решил повернуть назад, но почему-то не смог и продолжал идти дальше. Мох доходил уже до плеч. Он остановился, стараясь подавить в себе панику, и увидел невдалеке пригорок, а на нем сидящую на поваленном дереве женщину. Она улыбалась и звала его. Макаров побежал, вырвался на пригорок и подошел. Она была очень похожа на его мать, на его теток, на всех знакомых девочек.

— Ты кто? — спросил он.

— Леший, — улыбнулась она.

— Леший — мужчина.

— А я жена лешего. Леший — хозяин леса, а я его душа.

— У леса есть душа?

— Конечно. Это я и есть. Я помогаю всем заблудившимся, утешаю их, забочусь, чтобы они нашли путь к дому. Пойдем, я отведу тебя домой.

— Я не хочу домой!

— Обидели? Не горюй. У тебя теперь есть защитница. Придешь на опушку, позовешь меня — и я выйду.

— А как тебя позвать?

— Ты покричи: А-нн-н-н-а! А-нн-н-н-а! Три раза прокричишь — и я выйду.

— Значит тебя зовут Анна?

— Да, мы с тобой еще обязательно встретимся. Вон твой дом светится.

— Откуда ты знаешь, что мой?

— Везде уже спят, только твои не ложатся, тебя ждут. Когда придешь в лес, я всегда буду рядом. Дай я тебе слезы вытру, а то так и пойдешь, весь заплаканный.

Макаров проснулся от этих тихих и ласковых прикосновений. Он по-прежнему лежал под самой большой елью, которая теперь, как вспомнил из сна, стала его матерью. Повернувшись на бок, он погладил шершавый, облитый смолой ствол.

Весь лес был пронизан солнцем и запахами медленно нагревавшейся земли. Посреди поляны стоял в высокой траве лось и смотрел на него.

— Привет, командир! — заорал Макаров.

Лось встрепенулся, отскочил в сторону, но потом, сохраняя достоинство, не спеша потрусил в чащу.

Наскоро перекусив, Макаров пошел дальше, строго на юго-восток, постоянно оборачивался, и поляна еще долго просвечивала между деревьев. Вдруг он остановился и крикнул:

— Дорогие мои! Не грустите, я к вам обязательно еще приду!

— Ты приходи, приходи… Мы теперь здесь навсегда… — кольнуло ему в сердце острой иглой.

Макаров читал, на ушах у него были наушники, в которых орала музыка. Чудом услышав телефонный звонок, он твердо решил не подходить, но телефон звонил и звонил. Пришлось вставать и тащиться в коридор. Это была Анна.

— Ну что, путешественник, вернулся наконец?

— Нет, я утонул в болоте посреди Мещеры.

— А со мной говорит твой брат?

— У меня нет братьев.

— Так тебе и надо. Я жду тебя завтра на Белорусском у пригородных касс в девять утра.

— С чего это вдруг?

— Во-первых, я тебя почти месяц не видела и ты должен заслужить мое прощение за это свинство. Во-вторых, мы поедем на поминки к моим родственникам. Три года как умер мой дядя, последние поминки. Там прекрасные люди и прекрасные места.

Макаров сидел на диване рядом с Анной, задвинутый столом, ни встать, ни выйти, среди незнакомых людей. Он уже порядочно выпил, съел и теперь слушал разговоры. Все они сводились к одному: как тяжело и трудно жил покойный, хотя был прекрасным человеком, имел золотые руки, как трудно и тяжело жили они все. Сидевшие за столом были намного старше Макарова, помнили войну и послевоенный голод, пережили тысячи гонений и унижений, которым подвергала их власть, и уже давно вполне овладели искусством выживания — искусством, которое, как известно, принадлежит народу.

— Ох, ребята, — вздохнула сидевшая напротив Макарова грузная, расплывшаяся тетка, в чертах лица которой еще и сейчас угадывалась былая красота. — Хорошо бы нам сейчас скинуть лет по тридцать-сорок и пожить хотя бы пару дней в том возрасте. Как бы мы были счастливы!

— Да хотя бы пару часов, — поддержал ее солидный толстый мужчина, посаженный во главу стола, поскольку много лет был замдиректора совхоза.

— И что бы ты сделал за пару часов?

— К тебе бы побежал в чайную. Вспомните, какая она была красавица, все проезжие шоферюги буфет осадой брали. Уж ты бы от меня в этот раз не открутилась.

Все засмеялись.

К вечеру жара медленно отступала, но в комнате все еще было душно, несмотря на распахнутые окна.

— А я бы к родителям помчался, — сказал крохотный мужичок, у которого из-за стола виднелась одна голова. — Когда они умирали, я сидел на Севере, даже попрощаться не смог.

— Что вы все о грустном? Давайте лучше споем.