Вдова - [14]

— Куда ты?

Маруська проснулась.

— Надо... Пойду...

— Чулки надень, сумасшедшая!

Не ответила Даша. Не надела чулки. С голыми коленками, на ходу заправляя под пальто концы вязаного платка, пырнула в метельную мглу.

— У-у-у!..

Наперерез колючему ветру бежала Даша по дороге. Мимо кладбища. Через пустырь. По мертвой безлюдной улице между заборами, за которыми притаились в садах спящие домишки.

Мороз горячил щеки, щипал за голые коленки. Ветер метал в лицо острые, как соль, горсти снега. Тонким скрипом отдавались в ночи Дашины шаги — словно повизгивал брошенный щенок.

Вот и церковь темнеет на площади, врезавшись в небо своими круглыми куполами. Ни единого огонька не светится. Спят все. Даша остановилась, прижав руки к груди, перевела дыхание. «Как же я, — подумала, — среди ночи ворвусь, перебудоражу людей. Спят ведь...»

Она оглянулась назад, точно примериваясь, не повернуть ли ей в обратный путь. Неприветной показалась пустынная темная улица. «Узнать надо», — решила Даша. Быстро подошла к церкви, рванула дверь.

Дверь оказалась незапертой. Она протяжно заскрипела, и Даша испугалась, что все сейчас проснутся, всполошатся: «Кто тут? Что надо?» Но тихо было в церкви. Тихо, темно и холодно. Только дыханье людей сливалось в один густой непрерывный шорох.

Сквозь узкие прорези окон проникал слабый свет, и Даша видела длинный умывальник, бочку с водой, столы... А у стен сплошной черной массой тянулись нары, и на них спали грабари.

— Вася, — тихо позвала Даша. — И еще: — Вася!

Почему-то казалось ей, что он — он один — проснется на ее зов, а остальные как спали, так и будут спать. Но никто не отозвался. «Уехал! — подумала Даша с горечью. — Так я и знала, уехал...»

— Василий! — громко, уже не думая о других, крикнула Даша.

Кто-то сел на постели близко от нее.

— Иди ко мне, на что тебе Василий, я лучше...

Даша шарахнулась в сторону, задела ногой какой-то предмет, бутылку, кажется, загремело в ночи, на нарах заворочались.

— Кто тут?

— Баба, что ли?

Даша кинулась к двери. Остановилась. В последний раз с отчаяньем в голосе позвала:

— Вася! Костромин!

— Даша! — откуда-то из глубины гулко прозвучал знакомый голос. — Ты?

— Я...

***

...Каурый — не больно лихой рысак, но и не заморыш, бежит в меру, снег летит из-под его копыт на Дашу и Василия, ветер бьет в лицо. Весело им мчаться по степи, по серому от ночного мрака снегу, под фиолетовым небом, на котором те же звезды, что видны из Леоновки.

Завтра уезжает Василий. А Даша остается. Как договорились — до лета.

Ловко угнездившись в сене, Василий в одной руке держит вожжи, а другой обнимает Дашу.

— Но, Каурый, не ленись...

Даша прижимается щекой к холодному полушубку Василия. Тихо вздыхает:

— Тосковать буду о тебе.

— Сама того хочешь, — с упреком говорит Василий.

— Я как лучше хочу.

Жалела Даша бросить выгодную работу. Своим хозяйством жить — деньги нужны. Если не тратить на пустяки, на корову скопишь за полгода. Договорились с Василием, что останется Даша на стройке до лета. А Василий за это время дом поставит. Чтоб свадьбу справить в своем дому и скотину завести.

Глухо бьют копыта о заснеженную мерзлую землю. Где-то далеко позади светится огнями стройка. А впереди вольно до самого неба расстилается степь, ни конца ей, ни края, простор на земле и в сердце простор, счастьем полнится душа, кажется — и молодость и любовь будет вечной, как земля, как жизнь.

Часто бьют копыта, скрипят полозья, мчатся сани, дороге нет конца... Но притомился Каурый. Не его дело по степи носиться. Землю пахать привык. Хлеб возить. Дрова из лесу. И стройки не испугался. В один конец — с грузом, в другой — с порожними санями. А попусту бегать в степи не привык.

Василий понял молчаливый протест Каурого, завернул в обратный путь. Теперь позади и по бокам стелилась степь, а впереди не было простору, впереди стройка громоздилась корпусами и бараками, светилась огнями.

Шагом шел Каурый. Чуял: торопиться некуда. Не погонял его хозяин. И вожжи не держал в руках — привязал к передку саней. Обнимал Дашу, целовал в холодные щеки, в мягкие губы. Думал, чудак, что можно зараз на полгода вперед нацеловаться...

5

Видно, черт подслушал Дашины задумки насчет того, чтобы скопить денег, работая в столовке. Недели не прошло после отъезда Василия — Даша насмерть рассорилась с Маруськой. Прикусить бы вовремя язык, смолчать — так нет! Не смолчала...

Ольга Кольцова потеряла карточки. Выдавали их вместе с зарплатой на две недели, и деньги тут же вычитали из заработка. Два дня всего прошло после получки. Дора расстроилась, подошла к Ольге, принялась сама обыскивать ее карманы. Сама проверяла, а сама ворчала:

— Растеряха ты несчастная...

Ольга стояла бледная, в серых глазах застыли виноватость и испуг.

Девчата встали в очередь за обедом, а Дора направилась в кухню, попросила позвать Марусю Игнатову. Даша как раз посуду мыла рядом с дверью, все видела и слышала. Как Дора рассказала про Ольгину беду. Как Маруська сказала ей: «А чего я могу исделать? Я ничего не могу исделать. Пускай сама выпутывается».

Даша оставила свою посуду, пошла к Маруське — та как раз переворачивала на большой сковороде итээровские котлеты.