Важные вещи. Диалоги о любви, успехе, свободе - [48]

Д. З. У вас есть замечательные слова: «Чтоб тебя на земле не теряли, постарайся себя не терять». Что это значит? Как вам удалось не потерять себя все эти годы?

Н. Д. Даша, дорогая, это очень, очень трудно – отказываться от того, что приказывают написать. И не надо говорить: «Ах, это было тогда!» Сейчас то же самое. Всегда есть люди, которые на тебя давят. И приходится себе отказывать. Ты понимаешь, что тебя похлопают по плечу или, как говорил Щедрин, дадут лишний бутерброд. Отказаться от лишнего бутерброда – это очень трудно. Но я старался. Не скажу, что это всегда мне удавалось. Но большей частью я старался себя не терять. И мне очень приятно, что, когда происходили разные смены режимов, многие говорили мне: «Вы знаете, как хорошо, что вы какими были, такими и остались!» Во всяком случае, это было для меня принципиально.

Евгений Ткачук Работа над свободой

Д. З. Вы говорили, что вам нравится мысль Максимилиана Волошина: нет такого понятия, как «свобода», есть понятие «освобождение». Как вы проводите границу между этими понятиями?

Е. Т. Мне кажется, что свобода  – это понятие идеализированное и немного надуманное. Так или иначе, ты не свободен просто потому, что ты в теле, у тебя есть потребности. Но есть момент борьбы и работы над телом, над мыслями, над качеством, над собой, и в этот момент происходит освобождение из рамок. Это, как мне кажется, сродни актерскому мастерству: задаешь себе тему и над ней работаешь. Конечно, я на все смотрю через эту призму, через актерскую профессию, потому что больше ничего делать-то и не умею. Про артиста тоже нельзя сказать, что он свободен на все сто. Все равно он существует в работе над свободой. Но чем он дальше прыгает в этой работе, тем неуловимее граница. В какой-то момент уже не я себя вписываю в образ, а образ начинает перетекать через меня, потому что я убрал свои рамки.

У вас бывают такие моменты, когда образ начинает действовать через вас?

Да, но это очень большая редкость, и я всегда очень жду эти моменты. И когда они происходят, – это, может быть, раз в год случится, – это, конечно, феерическое чувство. Появляется ощущение, что в этот момент ты можешь все, даже левитировать. Но проблема в том, что ты не можешь понять этого. Пока ты в этом потоке, тебя несет, и ты даже не задумываешься о том, что ты здесь.

Это, наверное, можно отнести ко всем мгновениям свободы, счастья, которые нам Бог дает ощутить. Что мешает нам все время быть в этом состоянии левитации? Какое притяжение нас заземляет?

Я думаю, это опять вопрос работы над свободой. Над своими зажимами, над теми рамками, которые возникли у нас за время жизни. Мы ходим по своим коридорам, мы знаем, что здесь нам горячо, здесь нам холодно. Но именно эта память физического действия, память нажитого, как раз и мешает почувствовать зависание в пространстве, пресловутую свободу. И так проще существовать. А дальше уже следующий этап, но сначала ты должен все по полочкам разложить, все должно у тебя выстроиться. Тогда ты можешь сделать усилие и пренебречь всем этим. Понятно?

Абсолютно понятно и совершенно точно. Представителю любой профессии известно, как из мастерства рождается свобода. Например, музыканты знают, что, когда ты феноменально технически знаешь Второй концерт Рахманинова, ты можешь сыграть его так, как будто…

… Ты его сочинил.

Как Пушкин писал: «слова лились, как будто их рождала не память рабская, но сердце». Вот вы употребили слово «зажим», это актерское понятие. Но каждый человек сталкивается со своими «зажимами», то есть с тем, что мешает нам в жизни быть свободными. А в чем, как вам кажется, природа зажима?

Возможно, зажим  – это какая-то детская попытка понять этот мир. Когда ты обжегся, получил удар, схватил ложку, а прилетела каша в лоб. Этот опыт остается такими надрывами в душе. Потом они даже меняют характер, начинают выстраивать тебя. И в этом смысле, мне кажется, актерская профессия  – это общечеловеческая профессия.

Я могу сказать, что все могут быть артистами и все, в общем, ими являются. Просто кто-то себе позволяет относиться к людям непредвзято, каждый раз по-новому смотреть на человека. А кто-то устанавливает свои позиции по отношению к тому или другому раз и навсегда. И это, по сути, уже маленькие зажимы.

Известно, что если в длинном слове поменять местами некоторые буквы, человек все равно прочтет то самое слово, к которому он привык. Мы воспринимаем жизнь шаблонами, и очень редко кто в состоянии сделать шаг назад и в любой ситуации разобраться побуквенно. В какой-то степени, возможно, то впечатление, которое мы получаем в театре  – это столкновение с другим взглядом на то, к чему мы уже привыкли.

Мне кажется, в любом искусстве самое главное  – это особенный взгляд художника на то, о чем он говорит. Если мы к этому подключаемся на все сто, а не только считываем то, что к чему мы привыкли, – тогда это именно новый взгляд, потому что мы слышим художника.

Валерий Тодоровский «Я должен» и «я хочу»

Д. З. Желание понравиться аудитории, видимо, требует от вас каких-то компромиссов?

В. Т. Этот вопрос имеет отношение к теме «выживание в современной реальности нашего кино». Когда я снимаю фильм, то всегда иду на массу компромиссов, и главный компромисс в том, что я думаю: «Будет ли интересно его смотреть?» Вопрос в степени этого компромисса. Я никогда не думаю: «А сделаю-ка я специально так, чтобы вам интереснее было смотреть!» Специально я не сделаю никогда. Но когда я рассказываю что-то, я думаю: стоп-стоп! Интересно или нет? И если у меня возникает ощущение, что это скучно, я могу взять и вырезать главную сцену фильма. Но этот компромисс не для того, чтобы понравиться, а чтобы сделать нечто цельное, нечто, что будет работать. При этом есть компромиссы, на которые я никогда не пойду. Объяснить эту грань невозможно, потому что только ты один ее знаешь.