Васино преступление - [5]
"Клуб устроили, пьесу учат — тиатр устраивать будут. Песни поют хором".
А он, один он в стороне от всего этого. Один он будет попрежнему сидеть по вечерам в душной избе, слушать, как мать говорит с соседкой, всегда об одном и том же, о хозяйстве и о хозяйстве.
А все ребята будут собираться в клубе! Там горят две большие керосиновые лампы, светло. Там весело. Поют, в шашки играют.
Терзаемый обидой, Вася подошел как-то к дому, где помещался клуб, и заглянул в окно.
Комната напоминала муравейник, где все были заняты.
Вася стоял некоторое время, глядя в окно и вытирая кулаками набегавшие слезы.
За окном, в светлой комнате, своя жизнь. Все его сверстники.
Вон поет хор…
Вон Гришутка в хоре, устремил глаза на Федьку Косого… А Федька ведет хор.
Важно, отдельно от всех, расхаживает Ванька. Он подходит то к одной группе, то к другой. Постоит, посмотрит, опять отходит. Вон хохочут все чего-то. Егорка рыжий толкнул кого-то из мальчиков. Тот рассердился и вымазал ему мелом рубашку. Егорка злится и лезет в драку. Все смеются.
Вася ушел от окна клуба, полный острой досады.
Мысль — пойти к учительнице — все чаще и чаще овладевает Васей.
Иногда утром, когда посланный матерью по какому-нибудь делу, он шел по деревенской улице, он встречал ребят, бегущих в школу. Они бежали по двое-трое, бывали веселы и возбуждены.
В своем детском эгоизме и непонимании Васиного горя они показывали ему иногда языки или кукиши и кричали вдогонку:
— Школьник, в школу пожалуй!
— Васька, школа плачет без тебя, — и убегали с громким хохотом, а Вася, полный бессильного гнева и обиды, шел исполнять материнское поручение с ненавистью в сердце.
Наконец он решился…
Рано темнеет осенними днями, рано замирает жизнь на уличках деревни. А улички лежат тихие и грустные, словно потонувшие во мраке осенней ночи. Пугливыми глазками глядят во тьму маленькие окошечки. И редкий прохожий нарушит чуткую тишину. А нарушит — зальются по дворам собаки и лают долго, глухо и тоскливо…
Но день деревенский еще не кончен. По избам занимаются тканьем, и поздно светится в ином окошке огонек.
И ребятам теперь есть работа. Уроки по вечерам готовят, пишут и читают старательно — догнать торопятся тех, кто получше знает. А то в клуб бегут, и бабы довольны, что в избе просторнее стало, и им, ребятам, веселее.
Окраинами, во тьме и тишине, робко пробирается детская фигурка. Какая-то непонятная сила толкает Васю. Он идет в школу, к учительнице. Ему надо рассказать кому-нибудь о своем страшном горе, надо найти у кого-нибудь помощь.
Идет он медленно-медленно, как будто щупает руками темноту. Он не мог раньше выбраться из дому, и, кроме того, он предпочитает, чтобы никто, а главное — мать, не знала о его посещении учительницы.
Школа расположена в самом конце деревни.
Васе немного страшно. Он боится тьмы и тишины. Идет он, низко надвинув на глаза картузик и спрятав руки в рукава зипунка. При каждом шорохе останавливается и пугливо оглядывается.
— Скорей бы добраться до школы. Почему-то дальше, чем днем, кажется эта дорога.
Под зипунок, за узенький поясок, засунуты две книжечки в ярких обложках, — он покажет учительнице, как он умеет читать.
А тьма такая густая, и моросящий дождь забирается за воротник. Он никогда еще не ходил один так поздно и в такую холодную, осеннюю погоду. Вася ускоряет шаг. Вон уж светится небольшое окошко.
Вася стоит минутки две и смотрит на освещенное окно. Потом заглядывает в комнату.
Учительница сидит у стола. Пред ней, на столе, горит лампа.
Мялся минутку в нерешительности, потом тихонько ударил по стеклу. И сейчас же отбежал в сторону, как будто испугавшись своей смелости.
Видно на стекле, как метнулась тень.
Васе стало страшно. Убежать бы, пока не поздно, пока не вышла учительница. Но уже скрипнула дверь, и на крыльце полоска света, и как будто испуганный голос окликает его.
Тогда Вася робкими шагами выходит из тьмы. Свет из открытой двери падает на него.
— Чего тебе, мальчик? Откуда в такую тьму? — встревоженно спрашивает учительница.
— К вам пришел, — тихо говорит Вася.
— Ну, входи, входи, расскажешь. — Вася поднимается на крыльцо.
В светлой убогой комнате Вася снимает картузик и долго мнет его в руках.
— Садись и рассказывай, — говорит учительница ласково.
Вася молчит и не двигается с места. Его голова низко опущена. Он не смотрит на Веру Петровну. Пальцы смущенно треплют козырек картузика.
Где же, где все слова? Он все забыл.
— Чего же ты молчишь? Ну сядь, отдохни и согрейся. — Учительница стоит над ним и смотрит удивленно.
Вася как будто прирос к полу.
Тогда она подходит к нему и обеими руками приподнимает его голову.
Вера Петровна не сразу вспоминает, что о Васе ей пришлось слышать от ребят, долго возится с ним, вытягивая из него по слову, и когда ей ясна уже вся картина его жизни, Вася как бы срывается с места и, подавляя слезы, взволнованным, дрожащим голосом, быстро говорит:
— Хочу учиться. В школу хочу. А мамка не пускает. Только, говорит, по хозяйству, а на школу плюнь. А я, — всхлипнул громко, — в школу хочу.
Замолчал и снова — голову в землю.
И Вера Петровна молчит.
Молчат долго…
Вера Петровна спрашивает тихо:
