Василий Теркин после войны - [7]

Там в лесу остался кто-то,

Мстил властям и друга ждал.

Грозен счет, страшна расплата

За милльоны душ и тел,

Уплати — и дело свято,

И вдобавок за солдата,

Что в войну осиротел!

ПРО ИНВАЛИДА И МИЛИЦИОНЕРА

Дело было на базаре —

Инвалид безногий пел:

Про войну, и про пожары,

Про товарищей удел.

На груди его медали

За Москву и за Берлин…

Люди слушали, вздыхали,

Милостыню подавали,

Кто полтинник, кто алтын.

Над медалями солдатский

Орден Славы боевой…

Люд рабочий, люд крестьянский

Слушал горестно его.

И глядели, и вздыхали

За безногих, за больных,

Бабы слезы вытирали

И, жалея, вспоминали

Про сынов, мужей своих.

Оборвалась песня сразу —

Грозный окрик:

— Разойдись!

Ты опять завел, зараза,

Агитацию на жизнь!

И толкая в хвост и в гриву,

К инвалиду сквозь толпу

Пробирался мент по виду —

Боров с звездочкой на лбу.

— Тоже ж мне нашелся Тёркин!

И, схватив, как ломовик,

Он порвал у гимнастерки

Выгоревший воротник.

Отшвырнул ногою шапку,

Чтоб рассыпались гроши,

Инвалида взял в охапку —

— Разойдись! — и потащил.

Кто был рядом, те слыхали

Жалобный калеки стон,

Кто был рядом, те видали

Боль-слезу в глазах — за что?

И тащил калеку боров,

Как мешок крупы какой,

Ни протеста, ни укора

Не раздалось над толпой.

Расступались для проходу,

Провожали позади…

Мент тащил, крича народу:

— Разойдись и осади!

И никто не смел, казалось,

Заступиться, подойти,

Только вдруг в толпе раздалось:

— Эй, приятель, погоди.

Видит мент: стоит какой-то,

Не дает ему пройти, —

— Осади!

— Да ты постой-ка,

Раньше парня отпусти.

В жизни часто так бывает:

Мент опешил — кто такой?

Инвалида выпускает,

И калека за толпой

В миг исчез, как за волной.

Но опомнясь, свирепеет

Боров-мент: за пистолет,

Только парень был смелее —

Раз ногой — нагана нет!

— А, ты так! — и парню в челюсть,

Так, что челюсть подалась,

Тот пригнулся и, не целясь,

Хряснул мента промеж глаз.

Мент был сытый, береженный,

Дармовым добром кормленный,

На измученной земле

Отоспавшийся в тепле.

Сдачу дал рукой в перчатке,

Сам уверен, не кричит,

Парень знал, что в этой схватке

Он слабей: не те харчи.

И опять схватились с жаром,

Об ином уже не речь, —

Ладит парень от ударов

Хоть бы зубы уберечь.

Но покуда парень зубы,

Сколько мог, свои берег,

Двинул мент его, как дубом,

Да не в зубы, а под вздох.

Охнул парень: плохо дело,

Плохо, думает боец,

Хорошо, что легок телом —

Отлетел, а то б — конец…

Устоял — а сам с испугу

Но такого дал леща,

Так, что собственную руку

Чуть не вырвал из плеча.

Чорт с ней! Рад, что не промазал.

Кулаки ведут свой счет,

Мент глядит и правым глазом

Наблюденья не ведет.

Двое топчутся по кругу,

Словно пара на лугу,

И глядят в глаза друг другу:

Зверю — зверь и враг — врагу.

Драка — драка, не игрушка:

Хоть огнем горит лицо,

Но и мент уж красной юшкой

Разукрашен под яйцо.

Бьются двое на базаре,

Загорожены толпой,

Чтоб никто не видел пары,

Чтоб никто не видел парня,

Парня с русой головой.

Парня в старой гимнастерке,

Кто такой — никто не знал,

Только дед один в опорках

Вспомнил вдруг:

— Да это ж Тёркин!

Ванькин сын! Вот это дал!

Как на древнем поле боя,

Грудь на грудь, что щит на щит,

Вместо тысяч бьются двое,

Словно схватка всё решит.

Бьется Тёркин, бьется бравый,

Так, что пыль идет горой,

То народ и власть-держава

Словно спор решают свой.

Бьется Тёркин, бьется бравый,

Так, как бился на войне,

И уже рукою правой

Он владеет не вполне.

Кость гудит от раны старой,

И ему, чтоб крепче бить,

Чтобы слева класть удары,

Хорошо б левшою быть.

Кровь из носа, но однако,

В самый жар вступает драка.

Мент — он горд, и Тёркин горд;

Тот — за власть, тот — за народ.

— Бей, не милуй. Зубы стисну,

А убьешь, так и потом

На тебе, как клещ, повисну,

Мертвый буду на живом.

Добрым людям люди рады,

Ну, а ты другим силён:

Бить калеку — твой порядок?

Нам хомут — тебе закон?

Кто ж ты есть? На фронт — так нету,

Молодец среди овец,

Человек по всем приметам, —

Человек ты? Нет. Подлец.

За калеку и за этот

Замордованный народ…

Ах, ты вот как! Бить кастетом?!

Ну, держись, собачий рот!

Драка всякая близка мне, —

Злость и боль собрав в кулак,

Подхватив ближайший камень,

Тёркин мента — с левой — шмяк!

Тот шатнулся и обмяк…

Тёркин ворот нараспашку,

Дышит трудно, дышит тяжко.

В страхе шепчут земляки:

— Пропадешь! Давай беги!

Окружили инвалиды:

— Будь спокоен, корешок,

Не такие знали виды…

Дуй за нами. Хорошо!

В ВАГОНЕ

Кто на полках, кто в проходе,

Кто в уборной, а кто вроде

Навесу в волнах махры —

Вешают же топоры.

Дети, бабы, полушубки,

Сундуки, узлы, мешки,

Храп и вонь вторые сутки…

От вагонной от тоски

Подрались бы мужики,

Если б не было в народе,

Если б не было в проходе

На полу, как на панели,

Парня в старенькой шинели.

Жить в вагоне можно сутки,

Можно больше, но порой

Невтерпеж, когда б не шутки

Парня в шапке фронтовой.

Не прожить, как без махорки,

От стоянки до другой

Без хорошей поговорки

Или присказки какой,

Без тебя, Василий Тёркин,

Наш товарищ и герой!

А всего иного пуще

Не прожить наверняка —

Без чего? — Без правды сущей,

Правды прямо в душу бьющей,

Да была б она погуще,

Как бы ни была горька.

— В тесноте, да не в обиде —

Равноправия пример…

Не услышит, не увидит

Никакой милицьонер!

— Каждый ездит в третьем классе,

Не для каждого купе,

Третий класс, он ближе к массе,

Первый класс — к ВКП(б).

— Поездов таких нет в мире,

Как у нас в СССР: