Василий Шукшин как латентный абсурдист, которого однажды прорвало - [5]
Кстати, эти «До третьих петухов» не понравились не только мне. Из предисловия супруги Георгия Буркова к его опубликованным дневникам «Хроника сердца»:
«Шукшин и Жора приехали на гастроли в Горький. Сам Шукшин читал „До третьих петухов“ труппе театра Станиславского. Реакция была более чем странной. Несколько вялых фраз. То ли труппа была измучена сменой режиссеров, то ли авторитет Шукшина так сработал. Но Василий Макарыч был озадачен, и Жоре пришлось долго его уговаривать продолжить работу.»
(Надо же, у некоторых странной была не шукшинская «сказка», а реакция на неё опытных людей, привыкших разбираться со всяким новым «драматургическим материалом».)
В 1977 г., уже после смерти Шукшина, Бурков ещё раз попробовал пропихнуть «сказку» на сцену (в театре имени Станиславского и пр.), но дело снова не пошло. Там же:
«Вскоре Жора начинает репетиции „До третьих петухов“. Сразу же стало ясно, что ни театр, ни актеры не готовы к воплощению замысла. Не буду искать виноватых. Эта постановка не получилась и в других театрах. Я знаю причину. Слишком ответственно это было для Буркова. Поставить просто очередной спектакль, даже хороший, он не хотел. Нужно было открытие, откровение, переворот. Я знаю, что спектакль сделан на бумаге, скрупулезно, дотошно. Расписан весь по мизансценам. Но увы! Только на бумаге.»
Русско-еврейский театральный народ сопротивлялся шукшинской драматургии…
Можно, разумеется объяснить эту неудачу с шукшинским творением и обыкновенной конкуренцией, и сионистскими происками, и даже завистью к талантищу, хотя пьесы других талантищ, вроде, ставятся вопреки зависти. Супруга Буркова выбрала в качестве объяснения чрезмерный перфекционизм постановщика.
Из упомянутого шукшинского шедевра — народное, для детей:
(Илья Муромец:)
— А я тебя не спрашивал. И спрашивать не собираюсь. Закрой хлебало, а то враз заставлю чернила пить. И промокашкой закусывать. Крыса конторская.
— Карга старая, — сказал Иван. — Ишь ты, какой невод завела! Иванушкой она звать будет. А я на тебя буду горб гнуть? А ху-ху не хо-хо, бабуленька?
— А-а, — зловеще протянула Баба-Яга, — теперь я поняла, с кем имею дело; симулянт, проходимец… тип. Мы таких — знаешь, что делаем? — зажариваем. Ну-ка, кто там?! — И Яга трижды хлопнула в ладоши. — Стража! Взять этого дурака, связать — мы его будем немножко жарить.
Стражники, четыре здоровых лба, схватили Ивана, связали и положили на лавку.
— Последний раз спрашиваю, — еще попыталась Баба-Яга, — будешь коттеджик строить?
— Будь ты проклята! — сказал гордо связанный Иван. — Чучело огородное… У тебя в носу волосы растут.
— В печь его! — заорала Яга. И затопала ногами. — Мерзавец! Хам!
— От хамки слышу! — тоже заорал Иван. — Ехидна! У тебя не только в носу, у тебя на языке шерсть растет!.. Дармоедка!
— В огонь! — вовсе зашлась Яга. — В ого-онь!… Ивана сгребли и стали толкать в печь, в огонь.
— Ох, брил я тебя на завалинке! — запел Иван. — Подарила ты мене чулки-валенки!.. Оп-тирдарпупия! Мне в огне не гореть, карга! Так что я иду смело!
А Иван шел опять темным лесом… И дороги опять никакой не было, а была малая звериная тропка Шел, шел Иван, сел на поваленную лесину и закручинился.
— В душу как вроде удобрения свалили, — грустно сказал он. — Вот же как тяжко! Достанется мне эта справка…
Несмеяна тихо зверела от скуки.
Сперва она лежала просто так… Лежала, лежала и взвыла.
— Повешусь! — заявила она.
Были тут еще какие-то молодые люди, парни и девушки. Им тоже было скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами — загорали. И всем было страшно скучно.
— Повешу-усь! — закричала Несмеяна. — Не могу больше!
Молодые люди выключили транзисторы.
— Ну, пусть, — сказал один. — А что?
— Принеси веревку, — попросила его. Этот, которого попросили, полежал-полежал… сел. — А потом — стремянку? — сказал он.
— А потом — крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.
— Не надо, — сказали. — Пусть вешается — может, интересно будет.
Одна девица встала и принесла веревку. А парень принес стремянку и поставил ее под крюк, на котором висела люстра.
— Люстру сними пока, — посоветовали.
— Сам снимай! — огрызнулся парень.
Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез на стремянку — снимать люстру. Мало-помалу задвигались… Дело появилось.
— Веревку-то надо намылить.
— Да, веревку намыливают… Где мыло?
Пошли искать мыло.
— Есть мыло?
— Хозяйственное…
— Ничего?
— Какая разница! Держи веревку. Не оборвется?
— Сколько в тебе, Алка? — Алка это и есть Несмеяна. — Сколько весишь?
— Восемьдесят.
— Выдержит. Намыливай.
Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к крюку… Слезли со стремянки.
— Давай, Алка.
Алка-Несмеяна вяло поднялась… зевнула и полезла на стремянку. Влезла…
— Скажи последнее слово, — попросил кто-то.
— Ой, только не надо! — запротестовали все остальные. — Не надо, Алка, не говори.
— Этого только не хватает!
— Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.
— Ни петь, ни говорить я не собираюсь, — сказала Алка.
— Умница! Давай.
Алка надела на шею петлю… Постояла.
— Стремянку потом ногой толкни.
Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:
Эрнест Миллер Хемингуэй (1899–1961) — американский свихнутый писатель, стиль которого якобы «значительно повлиял на литературу XX века».
Книга ориентирована не только на представителей специальных служб, но также на сотрудников информационно-аналитических подразделений предприятий и политических организаций, на журналистов, социологов, научных работников. Она может быть полезной для любого, кто из любопытства или с практической целью желает разобраться в технологиях аналитической работы или просто лучше понять, как устроены человек и общество. Многочисленные выдержки из древних и новых авторов делают ее приятным экскурсом в миp сложных интеллектуальных технологий.
Книга в систематизированной форме излагает способы защиты от различных вредных факторов. Даются существенные и выверенные рекомендации, для реализации которых не требуется каких-либо особых качеств, усилий, средств. Рассматриваются различные трудности, с которыми может столкнуться каждый. Приводятся необходимые сведения по медицине, технике безопасности, пожарной тактике, биологии, физиологии человека и т. д. Книга предназначена для всех, кто хочет добиться многого, не слишком рискуя, или хотя бы жить спокойно и долго.
Выбор поприща, женитьба, устройство на работу, плетение интриг, заведение друзей и врагов, предпринимательство, ораторство, политическая деятельность, писательство, научная работа, совершение подвигов и другие аспекты извечно волнующей многих проблемы социального роста рассматриваются содержательно, иронично, по-новому, но со ссылками на древних авторов.
Дураковедческое эссе. Апология глупости. Тоскливо-мрачная картина незавидного положения умников. Диагнозы. Рецепты. Таблетки.
Как находить время для приятного и полезного. Как выжимать побольше из своих скудных возможностей. Как сделать лень своим жизненным стилем и поднять ее до ранга философской позиции. Попытка систематизации, осмысления и развития лентяйства. Краткое пособие для людей, ищущих свободы и покоя. Куча очевидных вещей, которые для кого-то могут оказаться долгожданным счастливым открытием. Может быть, некоторые мысли, высказанные в этой книге, вовсе не блещут значительностью и новизной, зато они наверняка отличаются хотя бы полезностью.
Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Для поверхностных авторов он [Станислав Ежи Лец] удобен в качестве источника эпиграфов, потому что у него не надо ничего ВЫЧИТЫВАТЬ, выделять из массы текста, а можно брать готовые хохмы, нарезанные для немедленного употребления. Чистоплотным писателям нееврейской национальности лучше его игнорировать, а если очень хочется ввернуть что-то из классиков, то надо пробовать добросовестно откопать — у Платона, Цицерона, Эразма Роттердамского, Бальтасара Грасиана и иже с ними. Или хотя бы у Баруха Спинозы: тот не стремился блеснуть словесными трюками.
Да, Лев Толстой был антинаучник, и это его характеризует очень положительно. Но его антинаучность обосновывалась лишь малополезностью науки в части построения эффективной моральной системы, эффективной социальной организации, а также в части ответа на вопрос, ЧТО считать эффективным.
Михаил Афанасьевич Булгаков (1891–1940) в русской литературе — из самых-самых. Он разнообразен, занимателен, очень культурен и блестящ. В меру антисоветчик. Зрелый Булгаков был ни за советскую власть, ни против неё: он как бы обитал в другой, неполитической плоскости и принимал эту власть как местами довольно неприятную данность.
Я полагаю, что Сталина в Чехове привлёк, среди прочего, мизантропизм. Правда, Чехов — мизантроп не мировоззренческий, а только настроенческий, но Сталин ведь тоже был больше настроенческий мизантроп, а в минуты благорасположения духа хотел обнять всё человечество и вовлечь его в сферу влияния российской коммунистической империи.