Василий I. Книга вторая - [116]

— Двое прижились, а третий в монахи просится, оскопиться, знать, хочет…

— Жених? — По губам Тебриза скользнула нехорошая усмешка.

— Чего скалишься?

Тебриз снова уронил на грудь голову.

— Ты в чем-нибудь повинен передо мной, что в землю тупишься?

Тебриз охотно вскинул свои правдивые глаза, светлые и преданные, весь обратился в зрение и слух.

— Пойдешь со мной в Нижний. Не со мной — с переселенцами, поближе к монахам держись, хоть ты и не в ладах с ними. Потерпи уж. Глаз не спускай с христовой братии…

— Понимаю, княже, потерплю… — Тебриз действительно все понимал, добавил: — А этот новокрещеный Маматхозя однажды оскорбил меня, назвав донгузом.

— Ай-яй-яй! — ужаснулся Василий. — Назвать свиньей правоверного мусульманина, каким являешься ты!..

— Да, великий князь, такое оскорбление можно смыть одной только кровью.

— Ступай! И будь осторожен, как вепрь.

— Буду как кабан-единец! — все понял Тебриз.

Выход из Москвы Василий назначил на шестое декабря. Специально подгадал на Николу Зимнего: слишком ответственное затевалось дело, чтобы не заручиться поддержкой русского угодника, покровителя детей и путников. Добрым знаком было и то, что нижегородцы, предуведомленные о прибытии к ним великого князя московского, прислали Василию Дмитриевичу в подарок седло — железные стремена, инкрустированные бронзой, из бронзы же хитрый узор растительный, вроде хмеля, вьется по лицевой стороне плоских дужек и по донцу. С седлом вместе пришло и донесение Василия Румянцева, который подтвердил то, что уже доносил Максим, но добавил, что ехать в Нижний Новгород надо не просто со свитой и охраной, но захватив надежную рать.

5

Василий собирался въехать в Нижний Новгород на большом белом коне под непрерывный трезвон церковных колоколов и приветственные клики граждан Низовой земли, счастливых возможностью стать под руку Москвы. Донесение Василия Румянцева опечалило и встревожило его: торжественно-победительного восшествия уж не предвиделось. Добавил беспокойства Киприан, который попервоначалу не хотел идти с Василием, однако в последний момент передумал:

— Коли ратью идешь — и мне не страшно, силой-то мы и суздальских епископов обломаем.

От митрополита хорошо, крепко пахло миром и ладаном, свежестью опрятного человека. Таинственно мерцал на кресте любимый аметист. Карий взгляд, теплый, беззрачковый. Вроде и прямо глядит, а все как-то выше лба.

— Не на лук наш уповаем, не оружие наше спасет нас, Господи, но Твоея всемогущая помощи просим и на Твою силу дерзающе, на врага наша ополчимся…

Глава VIII. Где рука, там и голова

В России покорение удельных князей шло рука об руку с освобождением от татарского ига.

Ф. Энгельс

1

Борис Константинович величался князем великим, поскольку его княжество Нижегородское тоже великим звалось — не за размеры, но за самостоятельность, независимость. И очень дорожил он этим своим званием, потому что далось оно ему трудно, много муки претерпеть ему пришлось, прежде чем смог взгромоздиться на престол.

Был Борис третьим сыном суздальского князя Константина, и ему в удел достался Городец, называвшийся еще Волжским Городцом, Городцом-Радиловом или просто Радиловом. В народной молве известен он был еще как Малый Китер в отличие от Великого Китера (Китежа), который стоит теперь на дне озера Светлояра со всеми домами, церквами, монастырями с того дня, как скрылся там, не желая сдаваться в плен татарам.

Хотя Городец и самый древний в здешней земле, и самый прославленный (а некогда он был еще и самым главным: брат Александра Невского Андрей сделал его столицей княжества, предпочтя и Суздалю, и Нижнему Новгороду), однако лучшие времена его давно прошли, слыл он теперь городом третьестепенным.

Правивший в Нижнем Новгороде брат Андрей рано умер бездетным, и отсутствие наследников Борис посчитал своей удачей, не мешкая, прирезал Андреев удел к Городцу. Однако свои права предъявил старший брат — суздальский князь Дмитрий. С помощью Дмитрия Ивановича московского, с которым он породнился, отдав ему в жены дочь Евдокию, Дмитрий силой удалил Бориса из Нижнего, который стал теперь стольным городом княжества. А когда и старший брат отбросил свои земные помышления, Борис съездил в Орду за ярлыком и, казалось, прочно овладел наконец Нижним Новгородом, однако вмешались сыновья Дмитрия Семен и Василий Кирдяпа, не захотели удовлетвориться Суздалем и повели с родным дядькой борьбу не на живот, а на смерть. Сами едва ли одолели бы, но опять вмешался великий князь московский, принудил Бориса вернуться в Городец. Через шесть лет скончался и Дмитрий Иванович Донской, вздохнул Борис облегченно, полагая, что теперь-то путь к великому столу открыт. Второй раз помчался за ярлыком, но не застал в Орде Тохтамыша, который отправился к границам Персии воевать с Тамерланом. Нетерпение и жажда высшей власти так снедали Бориса, что он кинулся догонять хана, а затем больше месяца странствовал с ним в унизительной роли просителя и приживалы, но таки добился вожделенного ярлыка. И вот уже два года, как он великий князь.

Но и теперь Борис Константинович печален. Печаль навеки отпечаталась на его лице: глубокие морщины шли от губ книзу, взгляд запавших глаз был снулым, казалось, ничто на свете уж не могло радовать его. Самостоятельное княжение его шло трудно, беспокойно. Не только то беда, что тревожили своими набегами то татары, то русские ушкуйники, то мордва или черемисы, — от них можно укрыться за кремлевскими стенами, которые ведь и еще крепче, чем сейчас, можно сделать. И даже угроза молодого великого князя московского Василия Дмитриевича не столь сильно пугала: с ним можно потягаться на равных, неизвестно еще, кому больше будет благоволить хан Орды. Угнетало Бориса пуще всего недоверчивое и несогласное поведение его ближних бояр. Терялся он в догадках: почто невзлюбили они его? Может, за то, что прибегал к помощи Орды? Или что женился на дочери литовского князя Ольгерда? Но ведь делал он это ради благоденствия родной земли. Соборную церковь в честь Архангела Михаила поставил. На реке Суре в виде оплота от вражеских набегов — город Курмыш