Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [86]

Понятно, что «подвалом» Гроссман, пользуясь журналистским сленгом, именует нижнюю часть «полосы», т. е. газетного сверстанного листа. Дебютанты обычно не публиковали рассказы такого объема в столь авторитетном издании. Но случай был уникальным не только из-за объема. В письме отмечено: «Вчера газета мне устроила вечер встречи с критиками, я читал там две главы из“ Глюкауфа”».

Обсуждение было долгим. Гроссман сообщал отцу: «Меня там так жестоко ругали и так горячо хвалили, что я малость обалдел».

Конечно, эмоциональная оценка. Но для выражения эмоций причин хватало. Согласно письму, некоторые критики утверждали, что «рассказ перекрывает всего Бабеля…».

Речь, понятно, шла о только что опубликованном рассказе «В городе Бердичеве». Только он и был тогда напечатан «Литературной газетой». Ну а Бабель уже давно стал знаменитостью не только в СССР, потому и сравнение с ним дебютанта – очень высокая оценка.

Формулировались и другие. Гроссман рассказывал, что среди критиков нашлись и те, кто обвиняли его «в семи смертных грехах».

Правда, это уравновешивалось похвалами. Согласно письму Гроссмана, были критики, говорившие, что он «начинает, как Толстой».

Гроссман, похоже, не рассматривал «вечер встречи с критиками» как значительное свое достижение. Подчеркнул, что «вынес очень неприятные впечатления от всего этого – болтовня, склока, крикуны, неумные люди. Серьезной любви и понимания литературы не чувствуется».

Вывод аргументировал пересказом советов, данных критиками. Они выглядели и впрямь комично:

– Не встречайтесь с таким-то, он вас погубит.

– Не слушайте никого, вся истина у меня».

Гроссман не уточнил, с кем именно рекомендовано не встречаться. Он явно пренебрегал советами подобного рода: «В общем, трепотня весьма нездорового свойства. Эта “слава” мне очень неприятна. Единственное, что доставляло радость, это то, что мне сказали в газете, что тотчас после поступления ее в продажу начали поступать от писателей и читателей отзывы на рассказ самого превосходного свойства».

К «славе», если верить письму, Гроссман критически относился. Даже иронически. Отцу рассказывал, что хотел бы поскорей уехать в Бердичев, увидеться с дочерью, но денег пока не хватает: «“Литературный Донбасс” упорно молчит, молча печатает мой роман и не платит ни копейки. Мне уже обещали нажать на них по линии Оргкомитета».

В итоге получалось, что «слава» уже пришла, а деньги – еще нет. Однако, по словам Гроссмана, положение вполне сносное: «Пока меня вывезло печатание рассказа, заплатили за него 500 рублей…».

Особо же примечательно, что Гроссману, не получившему гонорар из редакции «Литературного Донбасса», помощь была обещана «по линии Оргкомитета». Значит, дебютант был уже и там известен.

Бесспорно, дебют стал триумфом. Чему вроде бы не было причин. Если, конечно, не считать таланта. Однако в 1934 году такой фактор уже не играл решающую роль. Не зависели от него тиражи и гонорары, заработная плата сотрудников издательства МТП и «Литературной газеты».

Полускрытые механизмы

Обозначим наиболее важные этапы в истории триумфа. Не все, конечно, а лишь относящиеся к весне 1934 года. Тут немало загадок. Однако и разгадки не очень сложно найти.

Начнем с телеграммы Катаева и Зарудина. Прежде всего, не очевидно, почему она именно в МТП отправлена. Уместно было бы послать на домашний адрес друга.

Предположим, Катаев и Зарудин не знали гроссмановский адрес. Или просто запамятовали, а потому отправили на известный. Действовали спонтанно, справки наводить было лень: в доме отдыха пребывали.

Но далее – опять загадка. Редакция «Литературной газеты» вдруг решила публиковать слишком большой, не соответствовавший обычному формату рассказ дебютанта. Тут спонтанности не было, разуж Гроссману сообщили, что такое раньше не практиковалось.

Более того, в день публикации состоялся и «вечер встречи с критиками». А ведь на оповещение участников и согласование требовались не часы – дни. Значит, критики были заранее приглашены.

Со стороны глянуть – ситуация абсурдная. В Москве еще ничего из прозы Гроссмана не печаталось, а редакция «Литературной газеты», приняв к изданию рассказ, не соответствовавший формату, срочно начала подготовку «вечера», который приурочен к первой же публикации дебютанта. И критики явились, будто какая-то мировая знаменитость приехала.

Но если смотреть не со стороны, так все закономерно. Гроссмановский триумф обусловлен не только помощью Катаева и Зарудина.

В письме отцу Гроссман отнюдь не случайно упомянул, что его «свирепые» рецензенты «состоят редакторами Альманаха». Речь шла о том самом – горьковском. И «Литературную газету» курировал Горький. С ним «ответственный редактор» переписывался регулярно. Так что Катаев и Зарудин действовали не спонтанно, а с ведома и одобрения почетного председателя Оргкомитета I съезда ССП.

Телеграмма сотрудников горьковского альманаха обозначила начало рекламной кампании. Прагматику сразу уяснило руководство МТП. Намек был вполне прозрачным: статус Гроссмана радикально изменился. Вот почему, как выше отмечалось, посулили в издательстве «прикрепление» к элитатрному «гортовскому распределителю». Даже о гонораре, что задерживали в Сталине, обещали позаботиться представители Оргкомитета.