Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [150]

С 20 сентября начались обсуждения рукописи на редакционной коллегии. Замечаний было немало, однако Симонов на своем настоял. После редактуры надлежало печатать роман с январского номера 1950 года.

Оставалось, правда, еще одно препятствие. Рукопись после редактуры должна была пройти контроль специалистов Генерального штаба. Это вполне объяснимо: после новой правки обязательно повторное рассмотрение цензорами.

Липкин же описывал иную ситуацию. По его словам, «не успел Симонов вернуть роман автору, как сменилась редколлегия журнала…».

Это опять, мягко говоря, «неточность». В действительности не было такого намерения – «вернуть роман автору». И не «сменилась редколлегия». Другое произошло. 17 февраля Гроссман записал в дневнике: «Симонов, Кривицкий уходят из“ Нового мира”. Редактором назначен Твардовский».

Запись подчеркнута двумя красными линиями, словно автор указывал окончание первого этапа «прохождения рукописи». Но, похоже, это позже сделано. Тогда опасность не прогнозировалась. Бывший главред, что называется, «на повышение ушел», не конфликтуя с новым, чей ближайший помощник – А. К. Тарасенков – не слыл интриганом.

Липкин, однако, сообщил, что лишь после ухода Симонова и Кривицкого появились у Гроссмана сторонники в редколлегии. Это новый редактор и его заместитель: «Первым прочел роман Тарасенков – и пришел в восторг, поздно ночью позвонил Гроссману. Потом прочел Твардовский – и разделил мнение своего заместителя. Оба приехали к Гроссману на Беговую. Твардовский душевно и торжественно поздравлял Гроссмана, были поцелуи и хмельные слезы. Роман было решено печатать».

В действительности не было «поцелуев и хмельных слез». Новый главред не спешил читать роман – даже и после ряда напоминаний автора.

С Гроссманом он встретился 22 февраля, а рукопись, уже прошедшую редактуру при Симонове, обещал прочесть в начале марта. И тут же передал ее введенному в редколлегию «Нового мира» Бубеннову. Того поддерживали агитпроповские функционеры: не прекращалась борьба с руководством ССП.

Вскоре началась редакционная интрига. Гроссману уже было понятно, что роман не попадет и в апрельский номер. Да и в летние – вряд ли.

12 марта состоялось заседание редколлегии «Нового мира». Принято решение всем читать роман заново. Ну а Твардовский все еще не прочел рукопись.

Гроссман собрался лично побеседовать с главным редактором. 15 марта записал в дневнике: «Встреча с Твардовским. Твардовский заявил мне, что печатать может только военные главы, против остального резко и грубо возражал».

Решение понятное. «Военные главы» уже публиковались, хотя бы и частично, тогда как «остальное» не проходило цензурные инстанции. Не апробировано. И среди героев романа – евреи. Отвечать же за все не Симонову, а Твардовскому.

Ситуация прояснилась. Гроссман, по его словам, Твардовскому «ответил, что это фактический отказпечатать меня, т. к. предложения его оскорбительны, неверны, совершенно неприемлемы. Он предложил, чтобы прочла вся редколлегия, я ответил, что решение ясно из того, что сказал он, главный редактор. На мой вопрос о мнении Бубеннова ответил: резко отрицательное».

Бубеннов тогда заканчивал вторую часть романа «Белая береза», и не нужен был ему конкурент в гроссмановском статусе. Кстати, вряд ли Твардовский о том не догадывался.

У Гроссмана не оставалось времени на раздумья. В дневнике отмечено: «21 марта. Я письмом сообщил Твардовскому, что отказываюсь категорически от его требований и принимаю отказ. Он, получив письмо, позвонил мне и сказал, что мнение его не окончательное, и просил подождать высказывания редколлегии (в течение 10 дней)».

Гроссман в конфликте проявил готовность к полному разрыву. Не готов был Твардовский.

Дело, конечно, не в давних приятельских отношениях. Главный редактор знал, что у Гроссмана есть влиятельные заступники.

Прежде всего, интересы автора лоббировал бывший редактор «Нового мира», возглавивший редакцию «Литературной газеты». Его поддерживал друг-поэт и тоже очень влиятельный функционер – А. А. Сурков. И конечно, генеральный секретарь ССП. Они сообща решали актуальную задачу – создание «военной эпопеи».

Сталину требовалась «советская “Война и мир”». А гроссмановский роман, помимо некоторых литературных достоинств, отличался и множеством сюжетных линий, и солидным объемом. Причем журналу была предоставлена лишь первая часть, значит, готовилась, как минимум, вторая.

Твардовскому в случае разрыва полагалось бы ответственность принять – за отказ от проекта, курировавшегося высшими функционерами ССП. Удача же стала бы и удачей «Нового мира».

Гроссмановское письмо для главреда – неожиданность. Это был официальный документ, где автор, характеризуя причины разрыва с журналом, называл виновного. Подразумевалось, что копию Гроссман предоставил Секретариату ССП. Следовательно, неизбежным становилось фадеевское вмешательство. Вот почему Твардовский и попросил десятидневную отсрочку: дождаться «высказывания редколлегии» он мог и раньше, время требовалось, чтоб договориться с литературным начальством.

Договаривался, нет ли, но 29 марта Гроссману сообщил Тарасенков, что претензии главреда уменьшились. По-прежнему вызывал протест лишь центральный персонаж – физик-ядерщик Штрум, alter ego автора.