Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [148]

Заканчивалась статья вызывающе. И подпись была вызовом: «Константин СИМОНОВ (Кирилл Михайлович Симонов)».

За Бубеннова вступился тоже сталинский лауреат – Шолохов. 8 марта «Комсомольская правда» опубликовала его статью «С опущенным забралом»[329].

Шолохов инкриминировал оппоненту лицемерие. Причем формулировал обвинение довольно резко: «Некоей загадочностью веет от полемического задора и критической прыти К. Симонова. Иначе чем же объяснить хотя бы то обстоятельство, что Симонов сознательно путает карты, утверждая, будто вопрос о псевдонимах – личное дело, а не общественное? Нет, это вопрос общественной значимости, а будь он личным делом, не стоило бы редактору “Литературной газеты” Симонову печатать в этой газете заметку “Об одной заметке” достаточно было бы телефонного разговора между Симоновым и Бубенновым».

Суть предложений Шолохова – оставить псевдонимы только известным литераторам, а прочих обязать подписываться настоящей фамилией. Тут он вновь прибегал к намекам, подсказывая осведомленным читателям, что все не так уж просто: «Кого защищает Симонов? Что он защищает? Сразу и не поймешь…».

Подразумевалось, что редактор «Литературной газеты» именно «безродных космополитов» и «защищает». Да еще и пренебрежительно относится к Бубеннову, коль скоро назвал его «молодым писателем».

Многие читатели знали, что Бубеннову – едва за сорок, а Симонов моложе. Правда, литературной известности добился гораздо раньше противника любых псевдонимов.

Шолохов и ориентировался на такое «фоновое знание». Соответственно, иронизировал: «Любопытно было бы знать, когда же и от кого получил Симонов паспорт на маститость и бессмертие? И стоит ли ему раньше времени записываться в литературные “старички”?».

Статью Шолохов и завершил обвинением в лицемерии. Но уже яснее сформулированным: «Спорить надо, честно и прямо глядя противнику в глаза. Но Симонов косит глазами. Он опустил забрало и наглухо затянул на подбородке ремни. Потому и невнятна его речь, потому и не найдет она сочувственного отклика среди читателей».

Симонов ответил сразу. 10 марта опубликована статья «Еще об одной заметке»[330].

Для начала отверг обвинение в лицемерии. А прежний главный тезис повторил: «Дискутировать в газетах о правомерности или неправомерности литературных псевдонимов, по-моему, нет нужды, ибо избирать или не избирать себе литературное имя – это личное дело писателя. Подчеркнуть именно это обстоятельство и было целью моего краткого ответа Бубеннову».

Антисемитский подтекст Симонов опять игнорировал. Обвинение же в лицемерии переадресовал новому оппоненту: «Шолохов невнимательно прочел Бубеннова. Бубеннов связывает все вообще литературные псевдонимы с попытками “прятаться от общества” и со “своеобразным хамелеонством”».

Высмеял Симонов и обвинение в пренебрежительном отношении к Бубеннову. Себя тоже назвал «молодым», подчеркнув, что таким, как он, еще нужно учиться у Шолохова. Но – только не «той грубости, тем странным попыткам ошельмовать другого писателя, которые обнаружились в этой его вдруг написанной по частному поводу заметке после пяти лет его полного молчания при обсуждении всех самых насущных проблем литературы. Мое глубокое уважение к таланту Шолохова таково, что, признаюсь, я в первую минуту усомнился в его подписи под этой неверной по существу и оскорбительно грубой по форме заметкой. Мне глубоко жаль, что эта подпись там стоит».

Симоновский удар не удалось бы парировать общими фразами. В руководстве ССП и ЦК партии давно ждали от Шолохова «военную эпопею», но ожидания оказались напрасными. Роман «Они сражались за Родину», печатавшийся главами в периодике с 1942 года, был все еще далек от завершения. Публикация фрагментов прекратилась в 1944 году, возобновилась пять лет спустя и вновь прервалась.

На это и намекал Симонов. И современники намек поняли: Шолохов еще с войны печатался изредка.

В писательских кругах ходили слухи о шолоховских суждениях антисемитского характера. Некоторые из них воспроизведены Фрезинским в комментариях к собранию сочинений Эренбурга[331].

Характерно, например, свидетельство одной из современниц. Она знала Эренбурга лично и в мемуарах цитировала сказанное о Шолохове: «Он медленно умирает на наших глазах. С начала войны. Он был тогда не с нами, потому что казаки не с нами. А для него эта связь – кровная. И человечески, и творчески. Тогда начались водка, антисемитизм, позорная клика мелких людишек вокруг него».

Эренбург, если верить мемуаристке, к Шолохову относился сочувственно. Утверждал: «Все плохое – наносное, от окружения».

Так ли думал и действительно ли сказал – трудно судить. Однако про «водку, антисемитизм» и «полное молчание» знали многие в литературных и окололитературных кругах.

Подчеркнем, что Симонов и рассчитывал на такое «фоновое знание». Итоговый вывод статьи формулировался бескомпромиссно: «Я убежден, что вся поднятая Бубенновым мнимая проблема литературных псевдонимов высосана из пальца в поисках дешевой сенсационности и не представляет серьезного интереса для широкого читателя. Именно поэтому я стремился быть кратким в обеих своих заметках и не намерен больше ни слова писать на эту тему, даже если “Комсомольская правда” вновь пожелает предоставить свои страницы для недостойных нападок по моему адресу».