Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [133]

Источник сведений не указан. Эренбург лишь отметил: «Не знаю, правда ли это, но Сталин должен был не любить Гроссмана, как не любил он Платонова…».

Версия тут же обосновывалась. Сталин «должен был не любить Гроссмана», прежде всего, «за любовь к Ленину, за подлинный интернационализм, да и за стремление не только описывать, но пытаться истолковать различные притчи жизни».

О вмешательстве генсека сообщила также Н. А. Роскина. В 1980 году парижским издательством выпущены ее мемуары «Четыре главы. Из литературных воспоминаний»[283].

Роскина – дочь погибшего гроссмановского друга. Осведомленность в данном случае обосновывалась ссылкой на давнее знакомство. С Эренбургом она спорила: «Уж не знаю, за что Сталин не любил Гроссмана, за какие такие пристрастия; но что нелюбовь эта была взаимной, это я могу удостоверить. Отнюдь не любовь к Ленину была причиной всегда опального положения Гроссмана, а исключительно тот факт, что Гроссман никогда не искал любви Сталина. Да и ничьей любви он не искал».

Эренбург, значит, выдумал причину неприязни генсека. Далее мемуаристка заявила: «В начале войны Гроссман написал патриотическое сочинение, выдвинутое на соискание Сталинской премии – роман “Народ бессмертен”. Из списка лауреатов роман был вычеркнут Сталиным».

Вообще-то, «Народ бессмертен» – не «роман». И 1942 год, опять же, не совсем «начало войны». Но тут главное, что Сталин вмешался, проявив неприязнь.

Допустимо, что Липкин к 1986 году не прочел воспоминания Роскиной. Но мемуары Эренбурга не мог не прочесть. Они были необычайно популярны, обсуждались постоянно. Тем более речь шла о Гроссмане.

Вот почему может показаться странным, что история о вмешательства генсека в 1943 году не упомянута Липкиным. Она ведь корреспондирует с его версией относительно сталинской неприязни к автору романа «Степан Кольчугин». Но с учетом реального контекста умолчание закономерно.

Допустим, Сталин действительно назвал «меньшевистским» роман «Степан Кольчугин» и вычеркнул фамилию автора из лауреатского списка. Выразил личную неприязнь. Об этом, соответственно, должны были б знать функционеры ССП. Тогда повторное выдвижение на высшую литературную награду – дерзость. Ее нужно было бы объяснить читателям мемуаров, знакомым с контекстом эпохи.

Объяснения не требуются, если эренбурговская версия не упомянута. Липкин воспроизвел ее частично, перенеся на историю романа «Степан Кольчугин» и придумав другое обоснование сталинской неприязни. Что было целесообразно – в аспекте конструирования «биографического мифа». Новое свидетельство экстраполировалось на прежние, не подвергавшиеся сомнениям в силу аксиоматически подразумеваемой неангажированности Эренбурга и Роскиной как мемуаристов.

На исходе 1980-х годов липкинскую версию уже самостоятельно дополнили наиболее азартные критики – посредством своего рода контаминации с эренбурговско-роскинской. И получилась история о двух сталинских вмешательствах. Причем каждый раз – «в последний момент».

Такое осмысление вполне соответствовало уже сложившемуся тогда «биографическому мифу» Гроссмана. И Сталина тоже. Ему как хрестоматийному тирану полагалось невзлюбить писателя-нонконформиста.

Эта история воспроизведена и в книге Губера. Не указывая источник сведений, он сообщает, что «комиссия по присуждению сталинских премий за 1942 год единодушно решила присудить премию повести Василия Гроссмана “Народ бессмертен”, однако Сталин вычеркнул фамилию Гроссмана из списка лауреатов».

Вскоре дополненная история о сталинских вмешательствах стала привычной. А потому и вошла в научный оборот.

Но, оставив липкинскую версию как явно вымышленную, подчеркнем: свидетельства Эренбурга и Роскиной не расходятся в главном: Сталин вмешался, проявив личную неприязнь к Гроссману.

Допустим, так было. Значит, нужно выяснить, когда это могло бы случиться. Надлежит определить хронологические рамки – крайние даты.

Одна из крайних дат устанавливается ориентировочно. 19 ноября 1942 года «Правда» опубликовала заметку, где было сказано, что Комитеты по Сталинским премиям вновь «приступили к работе»[284].

Если Сталин и вмешался, то не раньше 19 ноября 1942 года. Примерно тогда и началось обсуждение кандидатур будущих лауреатов.

Вторая дата определяется точно. 19 марта 1943 года СНК СССР принял соответствующее постановление, а на следующий день «Правда» опубликовала список, где нет Гроссмана[285].

Следовательно, не позже 19 марта 1943 года Сталин принял решение относительно Гроссмана. Если, конечно, такое случилось.

Коль скоро допущено, что случилось, то не позднее 20 марта 1943 года все, кому по должности полагалось, должны были бы узнать: Сталин «вычеркнул» Гроссмана из лауреатского списка, проявив личную неприязнь.

Функционерам следовало на такое реагировать. Ведь это приговор. Если не автору, так уж точно – повести.

Но рассказанная мемуаристами история противоречит библиографии. Повесть в 1943 году опубликована пять раз. В Москве, Ленинграде, Магадане и Хабаровске[286].

Четыре книги подписаны к печати до 20 марта 1943 года. Одна – 11 июня, хотя генсек уж три месяца, как проявил личную неприязнь к автору повести. Значит, функционеры дерзили Сталину.