Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [132]

Но и это – цитата. В очерке «Направление главного удара» сказано: «Тот, кто слышал вопль воздуха, раскаленного авиационной бомбой, тот, кто пережил напряжение стремительного десятиминутного налета немецкой авиации, тот поймет, что такое восемь часов интенсивной воздушной бомбежки пикирующих бомбардировщиков».

Мы привели два образца цитирования. Первый раз фраза из романа «За правое дело» интерпретируется как произнесенная его автором и адресованная другу-собеседнику, ну а затем мемуарист цитирует очерк, и созданный Гроссманом образ воспроизводит в качестве самостоятельно формулируемой оценки некогда прочитанного.

Возможно, что в последнем случае Липкин не поставил кавычки по забывчивости. Зато не забыл добавить: «Сталин приказал “Правде” перепечатать очерк из “Красной звезды”, несмотря на то, что не любил Гроссмана».

Про то, что именно «Сталин приказал», сообщается так, между прочим, словно речь идет о факте общеизвестном. Равным образом о неприязни генсека. Источник липкинской осведомленности, как водится, не обозначен. Прием обычный.

Гроссмановский очерк «Направление главного удара» действительно был «знаменит». В 1942–1944 годах его печатали издательства Москвы, Ленинграда, Куйбышева, Омска, Красноярска, Новосибирска, Еревана и т. д.[278]

Но и другие гроссмановские публикации тоже неоднократно перепечатывались различными издательствами, так что дело не в сталинском приказе, если тот вообще был. Липкин же далее утверждал: «“Направление главного удара” привлекло к себе всю страну. Точность деталей, пылающая правда сражения рождали мысль о том, что “героизм сделался будничной, каждодневной привычкой”. “Вы теперь можете получить все, что попросите”, – сказал Гроссману Эренбург. Но Гроссман ни о чем не просил».

Сказал ли такое Эренбург – неизвестно. Однако существенно другое. На самом деле Гроссман не раз просил. За себя, отца, жену, друзей, что и видно по переписке. Иногда начальство помогало – насколько удавалось.

Неважно, знал ли о том Липкин. Если да, противоречил истине сознательно, нет – попросту сочинял. Важно, что он конструировал своего рода «биографический миф» Гроссмана, а писателю-нонконформисту не полагалось унижать себя просьбами.

Сообразно конструкции Липкин и рассуждал о статусе Гроссмана. В частности, отметил: «Известность его упрочила повесть “Народ бессмертен”, первая сравнительно большая вещь об Отечественной войне. Даже после опубликования за рубежом повести “Все течет” и романа “Жизнь и судьба” эта повесть, хотя и гораздо реже, чем прежде, упоминается в нашей печати в почетном перечислении. Написана она выразительно, но сердца моего не затронула».

Повесть не просто «упрочила известность». На самом деле – стала одним из важнейших литературных событий 1942 года.

Еще до того, как она вышла отдельным изданием, газета «Литература и искусство» поместила безоговорочно хвалебную рецензию. Речь шла о качественно новом подходе к описанию войны[279].

По словам рецензента, повесть была и стилистически удачна. А стиль обусловлен авторской позицией: «Не впадая нигде в отвлеченную патетику, В. Гроссман говорит о высоких идеалах освободительной войны языком простым, мужественным и потому особо впечатляющим».

Повесть, как подчеркивал рецензент, о периоде отступлений. Но тематика не умаляет достоинств: «Здесь речь идет о самом главном, коренном, что дает право народу быть бессмертным, о том, как куется победа, каковы источники победы, здесь дана своего рода алгебра победы, показана победа, как норма поведения советских людей, народа в целом».

Акцентирована была и пропагандистская эффективность. Не в перспективе, а как данность: «Повесть В. Гроссмана показывает условия победы человеческого над звериным, варварским. Она становится на вооружение великого народа, ведущего беспощадную борьбу с гитлеризмом».

Хвалебной была и рецензия в шестнадцатом номере журнала «Партийное строительство». Рецензент тоже акцентировал пропагандистскую эффективность повести[280].

В сентябре журналом «Спутник агитатора» опубликован еще один отзыв на гроссмановскую повесть. Фактически это пересказ рецензии «Партийного строительства», задавшей тон обсуждению в 1942 году[281].

Достоинства повести в аспекте собственно литературном признавались всеми безоговорочно. Идеологического характера претензии не формулировались.

Гроссмана фактически признали лучшим из прозаиков, обратившихся к теме Отечественной войны. По сути, это был триумф. Сталинская премия уже подразумевалась.

Вычеркнутый

Гроссман не стал лауреатом. Ныне считается доказанным, что его кандидатура была выдвинута на соискание премии за повесть «Народ бессмертен», однако Сталин лично вмешался, предотвратив награждение.

Первым такую версию предложил в печати Эренбург. В 1966 году вышла отдельным изданием книга его мемуаров «Люди, годы, жизнь[282].

Ситуация характеризуется там с грустью, но и не без иронии. Мемуарист утверждал: «Говорят, есть люди, которые рождаются под счастливой звездой. Таким баловнем судьбы можно, например, назвать Пабло Неруду. А вот звезда, под которой родился Гроссман, была звездой несчастья. Мне рассказывали, будто его повесть “Народ бессмертен” из списка представленных на премию вычеркнул Сталин».